Подавляющее большинство губернаторов принадлежат вертикально-интегрированным структурам, которые рекомендуют своих людей на руководящие посты, говорит экс-глава Иркутской области, ныне первый заместитель председателя комитета Госдумы по энергетике СЕРГЕЙ ЛЕВЧЕНКО. В интервью «Континенту Сибирь» член президиума центрального комитета КПРФ, первый секретарь Иркутского обкома партии рассуждает о непредсказуемости политических решений в России, о том, есть ли смысл несогласованным кандидатам идти во власть и страдает ли территория от избрания таких людей?
Возможность заниматься политикой зависит от желания
— В начале разговора хотел бы спросить, насколько «Континент Сибирь» независимое издание?
— Стараемся соблюдать баланс, выдерживать объективность, если вы об этом. Наша политика — дать слово обеим сторонам в конфликтной теме.
— Кто-то больше пытается влиять на СМИ, кто-то меньше. Представители власти задают в этом смысле определённые тренды.
— Кстати, о федеральной власти. В конце прошлого года полномочным представителем президента РФ в Сибирском федеральном округе стал Анатолий Серышев. Помнится, после вашей отставки с поста губернатора Иркутской области мы слышали его имя в числе потенциальных врио.
— Насколько я знаю, Анатолий Анатольевич отказался. Он мне об этом, конечно, не рассказывал, когда мы встречались. Мы знакомы давно, он сам из Иркутской области, контактировали с ним ещё в Ангарске, когда я был директором завода, потом депутатом.
— Некоторые полпреды меняли кресло на губернаторское. Почему Анатолий Серышев мог отказаться?
— Виктор Толоконский перемещался из полпредов в главы региона. Что касается Анатолия Серышева, отвечу дипломатично: я не знаю причин, но с моей точки зрения, он видел свою карьеру иначе. Может быть, работа полпреда президента и губернатора в чём-то совпадает, но по большому счёту это принципиально разные должности.
— В политическом плане?
— Как это бывает в жизни, многое зависит от человека, от его желания и характера. Возможность заниматься политикой у полномочного представителя президента есть. Кто-то перераспределяет обязанности между заместителями, чтобы на ней сосредоточиться, а кто-то считает, что политика существует только на федеральном уровне, что это компетенция специалистов.
— Вы как-то пересекаетесь с Анатолием Серышевым сейчас, когда вы в статусе депутата Госдумы?
— После его назначения в Сибирский федеральный округ мы не виделись. Я был в Новосибирске, но недолго, заезжал на день. А встречу с ним нужно планировать заранее.
— Как складывается ваше взаимодействие с Игорем Кобзевым, главой Иркутской области, которую вы представляете сейчас в Государственной думе? Насколько губернатор заинтересован в сотрудничестве с депутатами ГД, лоббистами субъекта на федеральном уровне?
— Координация работы с губернатором, с Законодательным собранием необходима, если воспринимать депутата Госдумы как чистого лоббиста своего округа. Любой вопрос, который касается интересов территории, например, строительства какого-то объекта, должен быть подкреплён необходимыми документами, заявками, той же проектно-сметной документацией. Если парламентарий пробивает, пытается решить задачу, а региональная исполнительная власть не готовит бумаги, невовремя выходит на согласование, смысла что-то продвигать нет. Есть чёткий алгоритм действий: в определённое время нужно представить на федеральный уровень документы, согласовать с отраслевыми министерствами. Только после этого депутат Государственной думы может подключиться, чтобы помочь местному проекту найти отражение в законе о бюджете. Если эти дорожки не пройдены, любые попытки парламентария двигать проект в интересах своего округа останутся гласом вопиющего в пустыне.
— Депутат ГД, ваш однопартиец Ренат Сулейманов задавал министру финансов РФ Антону Силуанову вопросы о метро в Новосибирске. Вера Ганзя в прошлых созывах была достаточно активна, имела влияние, в том числе, на избирательном округе в Новосибирской области. Она больше не в политике. Нужны ли Госдуме и партии яркие личности, которые тянут на себя рейтинг и публично поднимают неудобные вопросы? Кто вне КПРФ может влиять на решение партии, что тому или иному человеку больше не стоит баллотироваться?
— Ситуации разные. «Новых людей», ЛДПР или «Справедливую Россию» можно назвать оппозиционными лишь формально. Все они в контакте со Старой площадью, понятно, кто влияет на состав этих политических организаций, их предвыборные списки. Хотя в конечном итоге решение — за избирателями, поэтому эти структуры и набрали, грубо говоря, немного больше пяти процентов. ЛДПР и СР сильно потеряли в количестве депутатов. Это не самостоятельные партии.
Справка. Итоги выборов в Госдуму VIII созыва по партийным спискам:
- «Единая Россия» — 49,8 %
- КПРФ — 18,9 %
- ЛДПР — 7,5 %
- «Справедливая Россия-Патриоты-За Правду» — 7,4 %
- «Новые люди» — 5,3 %
У КПРФ другие принципы. При подборе кандидатов мы учитываем разные факторы. Смотрим, может ли человек избраться сам и помочь поднять рейтинг партии. Кроме того, нужно, чтобы нашу фракцию в разных комитетах представляли профессионалы. В руководстве КПРФ, секретариате, в президиуме центрального комитета есть люди, которые занимаются важными направлениями, например международным. Желательно усилить их позиции статусом федеральных политиков, депутатов ГД.
— Вера Ганзя была рейтинговым депутатом. Что повлияло на её отсутствие в списках?
— Не я их формировал.
— Но вы же представляете партийное руководство.
— Я в ЦК партии, но там 150 человек. Новосибирск я знаю, это моя родина, я её люблю. И все же мы не устраиваем излишнего обсуждения по кандидатам со всей территории РФ.
— Как на подбор кандидатов, окончательный состав ГД влияют представители элитных групп — финансовых, близких к администрации президента?
— В КПРФ очень жёсткий механизм отбора кандидатов на территории, их выдвигает областная партийная организация.
— Без решения сверху ничего не происходит.
— Но говорить, что депутаты на областной партийной конференции во время тайного голосования руководствуются указкой сверху — это перебор. Вы нас путаете с другой партией. Я сужу по себе: Иркутская область никаких указаний с федерального уровня не получала по поводу выдвижения или невыдвижения того или иного кандидата. Все, кого мы выбрали на партийной конференции, автоматически пошли на выборы — и по партийному списку, и по одномандатным округам. Так это и происходит на протяжение 30 лет.
«Ростех» пострадал, когда меня избрали губернатором
— События в Казахстане актуализировали вопрос влияния элитных групп на обстановку внутри России. В переходный период клановая борьба обостряется.
— Есть большая разница между КПРФ, как оппозиционной партией, и «Единой Россией», как опорой правящего режима. Мы добиваемся достаточно серьёзных результатов на выборах, но какой ценой: человеку, который хочет быть депутатом, губернатором или мэром, мягко говоря, не совсем комфортно состоять в КПРФ. За лёгкой карьерой люди идут в ЕР. Остальные, если и побеждают, то вопреки. Посмотрите, какими способами получает на выборах результат правящая партия. Карьера представителя КПРФ зависит не от групп влияния, а от того, чего он сам стоит — руководство нашей организации оценит.
Можно провести прямые аналогии между российскими реалиями и Казахстаном. Много ли в мире стран, которыми по 20-30 лет руководит одно лицо? В судьбе двух государств достаточно исторических совпадений. Так, благополучие России, как и Казахстана во многом обеспечивают природные ресурсы. Основные владельцы угольно-водородного сырья в соседней стране — Британия, но Казахстан принял решение ориентироваться не на Запад, а на Китай. Как и мы.
Ещё одна историческая аналогия. Я хорошо помню события в Казахстане в конце 1980-х. Там закипело, а через некоторое время разгорелось и у нас.
— То есть, к чему готовиться? Вы намекаете?
— Я говорю прямо. У наших стран много схожего и это нужно иметь в виду.
— В мае прошлого года в интервью «Континенту Сибирь» Геннадий Зюганов говорил: «Сибирь знает, что она главная кладовая, но принадлежит, в основном, олигархии». Некоторые политические эксперты отмечают, что сегодня существует консенсус элит вокруг Владимира Путина как кандидата в президенты 2024. Транзит при этом сосредоточен на другом уровне — борьба идёт за кадровые резервы, группировки конкурируют за губернаторские посты (о чём шла речь в недавнем интервью «Континенту Сибирь» политолога Евгения Минченко).
— Правильно. Подавляющее большинство губернаторов принадлежат определенным группировкам или вертикально-интегрированным структурам, которые рекомендуют своих людей на посты глав регионов. В 2015 году, когда вернули прямые выборы, я эту политику порвал. Я баллотировался, но не был представителем какой-то группы…
— Иркутская область в то время — это территория «Ростеха»…
— Товарищи, которые там выборами занимались, получили ясную установку — работать против меня.
— Вашего конкурента Сергея Ерощенко поддерживал Чемезов.
— Конечно.
— Но потом пришлось начать работать с вами.
— «Ростех» поддерживал моего противника и пострадал, когда меня избрали. Мало, что я стал несогласованным губернатором, так ещё не был представителем какой-то из групп. Я пробил эту практику и началось: Приморье, Хакасия, Владимировская область, Хабаровский край. Люди увидели, что сами могут в этой жизни чего-то добиваться.
Что касается, как вы говорите, трансфера, который сосредотачивается не на самом высшем уровне, а вокруг кадров. Наверное, вы видите, что политическая ситуация России отличается непредсказуемостью во многих вопросах. Вы заранее знали, кто станет премьер-министром?
— Нет.
— И никто бы не угадал, кроме ближайшего круга президента. Думаю, это неправильно. Могли ли вы за месяц-два понять, кого направят губернатором в Иркутскую область на моё место?
— Наблюдатели и эксперты называли фамилии, но промахнулись. Хотя можно рассуждать, были эти фамилии в какой-то момент в списке потенциальных врио или нет.
— Политическая ситуация в сегодняшней России отличается непредсказуемостью политических решений. И не только. Например, сейчас мы обсуждаем законопроект о публичной власти. Президент сможет отправить в отставку губернатора фактически просто по своему желанию. До этого был чёткий набор аргументов, хотя, конечно, особой проблемы в увольнении главы региона не возникало и раньше. Но сегодня закон позволяет особо не вдаваться в причины. То же и с мэрами, по которым решение могут принять губернатор и президент. С одной стороны, это демонстрирует неуверенность нынешнего правящего режима: власти хотят жёстко установить вертикаль, чтобы каждый чиновник, губернатор и мэр понимал, кто его начальник. Народ, который избрал, или тот, кто может снять? Народ снять не может, практического механизма не существует. А губернатор или президент — в любой момент без объяснения причин.
О неуверенности говорят и приёмы, которые правящий режим применяет во время выборов. Имея административный и несопоставимый с нашим финансовый ресурс, они всё равно пытаются добиваться своего через электронное дистанционное голосование и другими мутными способами. Можно сделать результат не мытьём, так катаньем и поставить человека губернатором. Проблема в том, что народ будет видеть в нём гастарбайтера. Трудно чего-то добиваться в экономическом, социальном или политическом плане, если тебя так воспринимают. Простейший пример — Иркутская область, которая не показывала прорывных результатов при всех предыдущих, зависимых губернаторах, понятно кем поставленных.
— Не только Чемезовым?
— Олегом Дерипаской, железнодорожниками… Нельзя решать вопросы, от которых зависит нормальная жизнедеятельность территории, если глава — лишь инструмент. То есть, если по сути он является представителем не территории, а определённого человека. У меня подобных обязательств ни перед кем не было. Поэтому за три года я поднял бюджет с 97 млрд до 213 млрд рублей, сделал его из дефицитного профицитным. Со мной разговаривали, потому что понимали: за мной не стоит конкретная финансовая или властная группа.
— Но вас убрали.
— Это другой вопрос. Я хочу, чтобы вы поняли: назначенный управленец работает на другой эффект.
— И может долго работать. Сергей Жвачкин сидит второй срок, может, ещё всё-таки и на третий пойдёт. Непредсказуемо.
— Это особая история, в Томской области весь бюджет зависит от организации, которая его двигала и поддерживает.
— «Газпром» вы имеете в виду.
— Да. Но большинство других территорий не держится исключительно на одной вертикально-интегрированной структуре. В том числе Иркутская область. Я был вполне самостоятельным, уверенно общался со всеми олигархами. Брал расчёты и говорил: ничего личного, где деньги? Выпускаешь столько, продаёшь столько, себестоимость такая. Неправильно рассчитал? Правильно. Где деньги, Зин? Я генеральным директором долго работал, я это знаю, как дважды два. Всё по закону. И деньги были. Больше, чем в два раза мы подняли бюджет. А сейчас он падает. Почему? Потому что тот, кто должен платить налоги, с тобой не разговаривает, потому что у тебя есть папа, с ним и готовы контактировать. Но папа не всегда может решить вопрос.
— И всё же вы вынуждены были уйти с поста губернатора. Есть ли смысл стараться быть равноудалённым от элитных групп в таком случае?
— По Иркутской области видно, что есть смысл, прямая выгода.
— Но временная.
— Настолько временная, что при мне за четыре года в Иркутской области построили столько, сколько за предыдущие 15 лет не было.
— Иркутская область и при Игоре Кобзеве демонстрирует хорошие цифры по жилищному строительству.
— Строительство — дело долгое, результат мы видим спустя 2-3 года после начала проекта. Я нисколько не жалею, что работал и что моя работа прервалась отставкой. За четыре года область увидела, что можно добиваться результата, а не ходить с протянутой рукой. Что можно социальную сферу поднять в шесть раз.
Нам твердят о каком-то сговоре
— Настоящих буйных мало. Кому хочется в случае чего иметь дело с силовиками…
— Человек, который идёт на подобную должность, должен забыть про себя.
— Про семью?
— Семья меня всегда полностью поддерживала и сейчас поддерживает. Я политикой занимаюсь давно, они прекрасно понимают, что сил и времени на общение с родными остаётся мало. Приходится искать варианты, чтобы быть вместе в те короткие моменты, которые выпадают. Например, мы с женой всегда вместе летали в командировки, когда я был губернатором. 5-6 часов в самолёте, есть время поговорить. Я это ценил.
А мой сын — заложник на сто процентов. Дело, из-за которого он почти полтора года сидит в следственном изоляторе, по всем нормальным оценкам странное. Возбуждено по компании, которая делает лифты. Мой сын, Андрей, в этой фирме никогда не работал, не был её учредителем. Он — депутат Законодательного собрания, всегда старался биться за права многих предприятий, которые находятся на территории его округа, настаивал, чтобы ответственные лица во время конкурсных процедур учитывали и местный бизнес, а не брали в расчёт исключительно аффилированные структуры из-за пределов региона. Он написал два письма в поддержку компании, из-за которой его потом и задержали. В итоге директор этого предприятия на свободе, а депутат Заксобрания — в СИЗО.
Вся страна услышала: куда-то были выведены и пропали 185 млн рублей. Адвокаты запрашивают следствие об этих деньгах, но ответа не получают. Спустя два месяца вдруг им говорят: не 185 млн, а 55. Адвокат просит тогда про 55 млн рублей пояснить. Опять молчание. Фонд капитального ремонта должен 100 млн рублей компании, из-за которой пострадал Андрей. Но фонд продолжает работать, брать плату за лифты, сделанные предприятием за свой счёт. А нам твердят о каком-то сговоре, которому Андрей якобы способствовал. В чём именно? Фирма выиграла тендер с самыми низкими ценами в Сибири. Разве сговариваются для того, чтобы продать дешевле? И это происходит в нашем государстве.
— Если посмотреть стенограммы Государственной думы, ваше имя много раз упоминается в контексте ситуации, связанной с вашим сыном. Скажите, насколько это эффективно, помогает ли решить ситуацию и разобраться в ней? Кто принимает самое деятельное участие?
— Никто не отвечает, почему сын в изоляторе. Говорят, что это, оказывается, не экономическое дело. Согласны — политическое. Тогда скажите прямо, что и так известно, признайте, что в РФ есть политзаключенные.
Сибирский вес: какие позиции заняли в Госдуме депутаты от СФО
— Помогают ли эти обращения?
— Не помогают. 250 депутатов от всех субъектов страны (такого не бывало раньше) обратились в Следственный комитет, чтобы Андрея перевели хотя бы под домашний арест. У него маленький сын родился за неделю до того, как его посадили. Никаких свиданий ни жене, ни маме, ни мне за полтора года не дали. 250 депутатов спрашивают: зачем, почему? В ответ молчание.
— От чего зависит эта ситуация? Как на неё можно повлиять?
— Меня боятся, а у страха глаза велики. Боятся, что я могу сделать то, что уже делал. Я спровоцировал волну, когда стал несогласованным губернатором.
— Вы можете ещё раз пойти на выборы губернатора?
— По закону могу. Для того, чтобы в 2020 году я не выдвинулся в Иркутской области, ЕР, ЛДПР и СР объединились в Заксобрании ради целого закона против одного человека — назвали штатные выборы досрочными, чтобы я не смог в них участвовать.
Меня просто боятся
— После вашей отставки Чемезов не смог поставить в регионе своего человека, Сергея Сокола. А нынешний губернатор Игорь Кобзев – выходец из МЧС. То есть теперь Иркутская область – это вотчина группы Сергея Шойгу? Поменялись расстановки сил?
— Это не расстановка сил, а отсутствие кадровой политики. Когда встаёт вопрос о кандидате в губернаторы, например, то назначение получает человек из группировки, на которую в определённый момент упал взгляд. Даже за два дня до того, как Кобзев стал врио, мог кто-то назвать эту фамилию? Дело не в том, что Иркутская область – вотчина Шойгу. Просто сегодня взгляд упал на Кобзева, завтра на другого, послезавтра что-то у Чемезова произойдёт. Никто не предскажет.
— Зачем тогда нужно управление внутренней политики?
— Для того, чтобы демонстрировать, что правящий режим опирается на необходимые демократические процедуры: выборы и так далее.
— Насколько ситуация в регионе зависит от выбора списка с кандидатами определённой элитной группы? То есть, чем курс Чемезова отличается от курса Шойгу или Сечина?
— Группа влияния приставит к своему человеку определённых людей в качестве помощников, заместителей, которые знают, чьи интересы нужно лоббировать. Одна из фишек против меня, когда я стал губернатором: это коммунист, с ним никогда не будут сотрудничать олигархи, капиталисты, владельцы местных предприятий не станут вкладывать деньги, инвестировать в область. Они готовы вести диалог только с представителем правящего режима. Вроде бы логично?
— Про мэра Новосибирска Анатолия Локтя давно так говорят. Хотя он готов к альянсам.
— А я привык по жизни опрокидывать эту логику. Поэтому инвестиционные показатели в Иркутской области были лучшими в стране. Через три года моей работы цифры выросли на семьдесят процентов. На одной видеоконференции министр финансов Антон Силуанов меня спросил: поделитесь опытом, как вы добились, что бизнес бросился вкладывать в Иркутскую область? Я ответил, что всё просто: владельцы предприятий несут средства туда, где надёжно. С каждым из инвесторов мы обговаривали условия: компания вкладывает, допустим, миллиард долларов, а мы к моменту запуска предприятия на территории строим дорогу, линию электропередач, развиваем социальную сферу. Я всегда держал своё обещание. Поэтому мы добивались результатов. Так, за 11 месяцев запустили предприятие по производству специальных приборов для людей с сахарным диабетом. На сорок процентов дешевле рынка. Похожих примеров много. Нынешний губернатор ленточки режет, но предприятия строились несколько лет, на основе моей договорённости с инвесторами.
— За полгода до вашей отставки эксперты говорили «Континенту Сибирь», что на федеральном уровне вы можете рассчитывать только на лидера КПРФ Геннадия Зюганова. В регионе многих настроили против себя, в том числе крупный бизнес, лишились поддержки Дерипаски, Чемезова. И никто из них вас не пытался отстоять?
— В 2015 году против меня на выборах заставляли работать и Дерипаску, и Чемезова (возможно, это было его решение). С чего вдруг мне рассчитывать, что за меня где-то будут заступаться.
— Тем более если у вас с ними был конфликт.
— Я ко всем крупных вертикально-интегрированным структурам предъявлял требования в плане исполнения законодательства. Это нельзя считать конфликтом.
«Без левого поворота и социализации жизни выйти из кризиса невозможно»
— Сергей Чемезов – президент «Иркутского землячества». А вы – член правления. Как складываются ваши контакты, взаимодействие сейчас?
— Наше землячество – одно из самых активных в Москве, мы проводим много мероприятий, встреч. Вне этой структуры пока не возникало необходимости решать тот или иной вопрос с Сергеем Викторовичем. Если возникнет, уверен, мы увидимся и решим. Он ко мне вполне позитивно относится, и я к нему – с большим уважением.
— Подготовка к отправке вас в отставку началась заблаговременно, на информационном уровне шла достаточно долго.
— С первого дня.
— Когда и на каком этапе руководство КПРФ включилось, чтобы отстоять вас как губернатора? Вероятно, оно знало о том, что вы можете уйти в отставку задолго до события. Кто ещё подключался?
— Руководство КПРФ отстаивало и отстаивает и меня, и Андрея. Геннадий Андреевич и на встрече с президентом поднимал эту тему. И другие коллеги по партии часто выступают, подают запросы. Но меня просто боятся.
— Валентин Коновалов тоже в рейтингах влияния губернаторов кандидат на вылет. Как далеко КПРФ готово зайти, поддерживая своих людей?
— С нашей стороны пределов нет. Многие из нас, в первую очередь Геннадий Андреевич пробивает много вопросов для Хакасии и для Орловской области, которую возглавляет представитель КПРФ. Считаю, если бы не руководство партии, им было бы намного тяжелее. Думаю, вопрос по Коновалову пока не снят по простой причине: правящему режиму не нужно, чтобы Валентин победил на выборах в этом году и доказал, что губернаторская карьера может продолжаться без согласования на федеральном уровне. Думаю, правящий режим будет с ним бороться своими методами.
— Когда вас сняли, партия пыталась хотя бы договориться, чтобы на ваше место пришёл врио от КПРФ. Для поддержания баланса, чтобы количество «красных» руководителей осталось прежним.
— Думаю, нет. Вы не путайте. Договариваться о балансах — это к ЛДПР.
— Они и договорились
— Может быть, это звучит странно, мы — за демократию. За то, чтобы люди побеждали не просто на выборах, а на честных выборах.
— А потом их можно просто снять или завести дело.
— Невозможно постоянно добиваться результатов такими способами. И мы верим, что это изменится.
Пандемия как подспорье
— Вы упоминали, что Россия ориентируется на Китай. В экономике доминируют госкорпорации, в банковском секторе одни госбанки конкурируют с другими. Роль государства во всех сферах очень велика. Отношения с Западом, начиная с 2014 года, чем дальше, тем хуже. Всё это соответствует идеям КПРФ. В интервью с Геннадием Зюгановым в мае 2021 мы обсуждали вопрос, почему КПРФ до сих пор не партия власти. И президент не опирается на вашу партию, хотя вроде бы она готова выступать союзником. Геннадий Андреевич отмечал, что в интересах страны, для выхода из кризиса можно объединяться. Но приглашение к сотрудничеству видимо не принимается.
— КПРФ самостоятельная партия. Мы не просто готовы предлагать, мы и постоянно предлагаем. Не было ни одних выборов, на которые мы бы пошли без программы. Без неё по законодательству и нельзя. А ЕР в этом году с чем вышла? Кандидатов выдвинули. И только в конце августа спохватились, провели съезд, где утвердили программу. Выборы в сентябре. А что они все лето делали?
— Смотрели за настроениями народа. Делали замеры по следам инициатив КПРФ, в том числе.
— Так и с QR-кодами. Мы с самого начала протестовали, пока ЕР стучала в грудь, что закон нужен. То есть, правительство сказало им голосовать за коды, они за них проголосовали. Потом правительство отзывает законопроект, хотя уже во время обсуждения в первом чтении омикрон гулял. Теперь ЕР оказывается против. Так же и в других политических областях. Губернаторами ставят «чего изволите», каблуками щёлкать.
— Госдума сняла вопрос по QR-кодам навсегда?
— Не думаю. Ковид — хороший повод, чтобы продолжать запрещать политические мероприятия по всей стране. В Иркутской области даже автопробеги не разрешают. То есть, машине с атрибутикой КПРФ нельзя ехать в тридцати метрах от другой машины, потому что у нас пандемия. Удобно: перед выборами в Госдуму нам говорят, что мы справились с ковидом, а через два дня вдруг скачок заболеваемости.
— Но сейчас больше 20 000 заболевших в Москве каждый день. Такого не было.
— Я ничего не знаю об этих 20 000, может быть, они нарисованы. Конечно, власть не готова во время избирательной кампании говорить, что мы не справляемся, ЕР процент маленький получит.
— Но могли под предлогом высокой заболеваемости попросить вообще не ходить на участки, голосовать только электронно.
— Во что бы тогда выборы превратились, если бы с электронным голосованием по всей стране было как в Москве? Но на самом деле они просто к этому не готовы.
— С такой статистикой скоро коллективный иммунитет наработаем. Может, наблюдаем конец пандемии? Как депутаты Госдумы на этот счёт настроены? Что наверху говорят?
— Как же это может закончиться? В сентябре муниципальная кампания в Москве, в регионах губернаторов выбирать, депутатов Заксобраний и так далее…
— Выборы каждый год.
— Пандемия помогает ограничить агитационную кампанию всем, кроме представителей ЕР. Вы спрашиваете, чем занимается управление по внутренней политике? Любой повод использует, чтобы получить нужные цифры на выборах. Пандемия им в этом смысле подспорье.
Нет поводов торопиться с транзитом внутри КПРФ
— Насколько история с поиском преемника Геннадия Зюганова влияет на КПРФ? Кто участвует в этих играх? Кто и кого продавливает?
— Полистайте прессу 20-летней давности, вы и там увидите, что Геннадию Зюганову ищут преемников. В первую очередь, ищет политический блок администрации президента. КПРФ — самая демократическая из российских партий, вопрос преемственности чётко прописан в нашем Уставе. Делегаты собираются на съезде и голосуют в соответствии с наказами от своих территорий. Не стоит о преемнике беспокоиться и суетиться всем, кто не состоит в партии.
— Но и Обухов пишет о шорт-листе преемников в контексте потенциальных кандидатов в президенты 2024.
— А почему вас этот вопрос беспокоит?
— Нас беспокоит политическая жизнь, а в КПРФ она яркая. На региональных уровнях, в том числе.
— Политическая жизнь — это одно, а подталкивать нас к смене — другое.
— Почему подталкивать? Держать руку на пульсе, чтобы знать, что происходит. Инсайд.
— Вы же хотите знать, когда мы устроим трансфер. Этим и подталкиваете. Никто не скажет вам, когда. У нас нет необходимости решать этот вопрос. Почему мы должны вам называть какие-то сроки?
— Мы — народ, на которого вы ориентируетесь. Вы можете показать на своём примере, насколько вы за сменяемость власти или против неё.
— Мы — за сменяемость. На уровне президиума, Центрального комитета КПРФ, первых секретарей и среди депутатов от партии ротация очень серьёзная.
— В Новосибирской области и в Иркутской области всё-таки нет.
— Но могу назвать много территорий, где сменяемость даже слишком частая. Это очень индивидуальное дело, всех подгонять не очень правильно
— Есть причины не торопить транзит внутри КПРФ?
— Ситуация в партии достаточно стабильная, я не вижу поводов торопиться.
— Давление партия ощущает?
— Вопросы настораживают. Особенно от людей, которые никогда не были сторонниками, союзниками партии. Как я должен относиться к тому, что вопрос «когда вы смените своего лидера?» задают либеральные политики, руководители различных структур, представители ЕР? И держатели крупного капитала, в том числе.
— Попытки внести эту тему в повестку отражаются на расстановках внутри партии? Как влияют, например, публичные рассуждения, что вас в качестве потенциального лидера КПРФ лоббирует Сергей Чемезов, а Анатолия Локтя — Патрушев?
— На меня точно не влияют. Мне кажется, большинство членов руководящих органов КПРФ придерживаются своей личной, а не навязанной извне позиции.
— Как вы оцениваете ситуацию с вашим коллегой в Госдуме, руководителем московского горкома КПРФ Валерием Рашкиным?
— Это спектакль.
— Из-за муниципальных выборов в Москве? Или это внутрипартийное напряжение?
— Раньше КПРФ в Москве была лишь одним из акторов оппозиции, не основной силой. Так было и в 2011 году. Сегодня протестное движение в столице по сути сосредоточено на московском горкоме КПРФ, который возглавляет Валерий Рашкин. Власть его боится. Всё-таки, это Москва.
— В отсутствии Навального оппозиционный статус Рашкина растёт?
— Мы эту оппозиционную махину по линии КПРФ в последние годы раскручиваем и идём дальше, чем представители ФБК. Например, в 2020 году протест навальнистов сконцентрировался вокруг дворца. И что? Что они предлагали?
— Дальше разбираться, у кого какие домики?
— КПРФ не только организует протесты и обозначаем проблему, но предлагает программу действий. Вот в чём отличие — мы идём решать. Сказать, что власть плохая, недостаточно.
— Для некоторых структур быть против — это главный политический инструмент, позиция и технология.
— Да, это не про нас. Думаю, ситуация с Валерием Рашкиным пойдёт по накатанной колее, как и с моим сыном. Тем более, что судебные заседания назначены практически на одно время, на середину февраля. Я многие вещи знаю, но не могу говорить. Это инсценировка, спектакль.
— Какие ещё у власти есть инструменты влияния, кроме репрессий?
— Вот мы и предлагаем эти инструменты. Готовим программу, настаиваем на формировании правительства народного доверия.
Уповают на москвичей, которые наведут порядок
— КПРФ совместно со «Справедливой Россией» уже вносили законопроект о возвращении старого пенсионного возраста. Но фактически столкнулась с игнором в виде отсутствия кворума. Вернётся ли ваша партия к этому вопросу?
— Вернётся. Я был единственным губернатором, который официально выступил против пенсионной реформы. Меня пытались убедить, что я не прав, мы общались с председателем пенсионного фонда на эту тему. Я не та Баба Яга, которая всегда против, у меня есть предложения. Безусловно, пенсионное законодательство нужно корректировать, но в другую сторону. Сам принцип устарел, он идёт из СССР 1930-х годов. Его идея в отчислениях с зарплаты работающих. Но с тех пор ситуация сильно изменилась. Тогда люди пахали на лошадях или американских тракторах. Сегодня один «Кировец» делает то, что в прошлом веке 20-30 тракторов, а пенсию мы по-прежнему считаем от зарплаты одного работника. Ориентироваться при начислениях нужно на рост внутреннего валового продукта. Это было бы справедливо.
Я свою точку зрения высказывал председателю пенсионного фонда, министру труда, заместителю председателя правительства, в администрации президента, выступал на Петербургском экономическом форуме. Мне заместитель председателя правительства Козак говорил: конечно, вы рассуждаете красиво, но это о каком-то другом государстве. Может быть, и о другом… В нашем просто поднимают пенсионный возраст и называют это реформой.
— Готовы вступать в другие альянсы, чтобы продавливать свою линию насчёт пенсий? «Партия Роста» готовит инициативу о том, чтобы пенсионный возраст больше не рос.
— Если другие политические организации с нами будут биться за справедливость, мы можем вступать в альянсы. Проблема очень актуальна. Вероятно, в ближайшее время набор санкций будет шириться, а наша экономика всё же зависит от Запада. Возможно, финансовая ситуация будет осложняться. Так что нельзя исключать что пенсионный возраст снова захотят подвинуть.
— Интересна ваша позиция по криптовалютному кризису. Иркутск называют «криптостолицей России», там добывают около десяти процентов мирового биткоина, половину российских биткоинов. Как вы относитесь к инициативам по регулированию этих операций?
— Почему-то чиновники разного уровня, в том числе, губернаторы уповают на москвичей, которые приедут и наведут порядок с майнингом. Но это просто кричит о непрофессионализме. Глава отвечает за регион, у него есть права и полномочия. Завёл человек майнинговую ферму, получает прибыль, пусть регистрирует предприятие или ИП, платит налоги и — будь здоров, работай. Допустим, на дачу или дом, где он расположил ферму положено 30 киловатт, а он использует 100, тогда к нему приходит сетевая организация и говорит: привет, нарушаешь договор.
Проблему не то, что можно, а нужно решить, причём в пределах полномочий, которые есть у исполнительной власти региона, контролирующих организаций, энергетиков. Но если в таком простом вопросе приходится уповать на Москву…
— Насколько для Иркутской области эта проблема реальна?
— Не маленькая проблема. Не только из других регионов, люди из других стран приезжают в Иркутскую область строить майнинговые фермы. Привлекает не только низкая цена на электроэнергию, но и бесконтрольность, которая показывает беспомощность местных властей и органов.
— Местные власти могли бы извлечь выгоду. Выхлопа для бюджета нет?
— В том и дело. Потребление энергии растёт, растёт и плата, налоговые отчисления. Только уходят они не в иркутский бюджет. А налоги на коммерческую деятельность, ИП оставались бы в регионе.
— Игорь Кобзев уже два года возглавляет регион. Чувствуется прогресс?
— Он познакомился с территорией и людьми, которые там работают. Это можно считать прогрессом для человека, который до назначения врио не руководил ни районом, ни городом, ни заводом.
— Многое зависит от команды. Как в кадровом вопросе Игорь Кобзев проявляет себя?
— Человек в этой сфере никогда не работал и не работал в регионе. Поэтому есть кадровые ошибки. Вот назначил министра здравоохранения, которую через три месяца посадили. На её место взял заведующего московской поликлиники, тот убежал. Вы бы рискнули поставить министром человека, который руководил поликлиникой в другом регионе?
WPBuild.Ru