Владимир Потанин: Кто стремится, будет востребован

В конце прошлой недели в Новосибирском государственном университете президент холдинговой компании «Интеррос» Владимир Потанин вручал студентам стипендии. Не всем, а 160 лучшим, прошедшим строгий, не зависимый от своих преподавателей отбор через систему тестов, определявших эрудицию, лидерские способности, качество учебы. Перед церемонией награждения господин Потанин встретился с представителями ведущих региональных СМИ, на которую были приглашены журналисты «Коммерсанта-Сибирь» и «АиФ Сибирь». Заместитель шеф-редактора ИД «Русский характер» Сергей БОБРОВ побеседовал с ВЛАДИМИРОМ ПОТАНИНЫМ.

Фото Михаила ПЕРИКОВА

— Владимир Олегович, недавно вы вошли в Союз предпринимателей, возглавляемый Аркадием Вольским. Зачем, по вашему мнению, нужны подобные объединения?

— Объединения предпринимателей существуют во всех развитых странах. Когда в страну приезжают крупные представители иностранных компаний, с ними кто-то должен контактировать от лица отечественного бизнеса. Еще один аспект: президент или председатель правительства приглашают бизнесменов к работе в какой-нибудь консультативный орган, пытаются узнать репрезентативное мнение бизнес-сообщества. Но зачастую при этом возникает элемент субъективизма — кого-то позвали, кого-то нет. В стране существовало большое количество мелких, средних, крупных объединений, и все они пытались выражать мнение всего предпринимательского сообщества, хотя веса ни одной из этих организаций не было достаточно. Поэтому желание бизнесменов объединиться в крупный орган, могущий говорить за весь российский бизнес, вполне естественно.

— Как изменились отношения бизнеса и власти после прихода к власти Владимира Путина?

— Без сомнения, воздействие государства на все процессы в стране резко усилилось, в том числе и на бизнес. Более того, усиление носило характер жесткого разбирательства. Смысл всего этого понятен и не вызывает крайнего отторжения, несмотря на все неудобства на начальном этапе. Если действительно происходит восстановление вертикали власти, это процесс нормальный.

Помните, была первая встреча Путина с элитой предпринимательства в июле прошлого года? Проходила она на фоне скандала с «Норильским никелем», было обострение по «Мосту», «Газпрому», «ЛУКойлу». Приходит к президенту 21 бизнесмен. Контекст такой: вы что пришли, жаловаться? Вас прижали? А как с вами еще поступать? Вы устраивали между собой борьбу, с властью делали что хотели, теперь власть начинает проявлять свое самосознание и понаступала вам на ноги. Поэтому идите и займитесь делом. В итоге тогда получилось так, что возможность диалога бизнеса с властью была ограниченной. И вторая встреча, уже в январе. Президент говорит: выполняется важная государственная задача — восстановление власти, бизнес должен иметь в этом процессе определенную роль, я всячески буду этому способствовать, а потому готов выслушать предложения. Налоговое и валютное законодательство? Надоело прятаться? Выходите из тени, поддержу. Пенсионная реформа? Правильно. Есть умные мысли по судебной реформе? Изложите. И это был уже абсолютно другой разговор, с конкретными поручениями премьеру, членам правительства.

И еще одно замечание. Раньше, как правило, такого рода встречи были сильно бюрократизированны. Речь, допустим, идет о конкретных вещах, но аппарат потом излагает итоги в обтекаемой форме. С Путиным пришла конкретика, он реагирует мгновенно: поддержать, поручить, проработать. И хотя многие вещи излагались нами специфическим для президента языком, каждая в поручении президента нашла свое отражение.

Я это к тому, что за полгода власть от нежелания с нами разговаривать перешла к выстраиванию конструктивного диалога. Это нас приятно поразило, остается дождаться, какой будет эффективность.

— Раз уж в разговоре зашла речь о высшем руководстве страны, как бы вы охарактеризовали Бориса Ельцина, с которым вам пришлось работать, будучи в составе правительства?

— Борис Николаевич — крупная политическая фигура, интуитивный политик, царь со всеми вытекающими отсюда плюсами и минусами. При всем том, что он царь, он был большой демократ. Когда ему не нравилось то, что о нем говорят в теленовостях, он не хватал телефонную трубку и не кричал: прижать, сгнобить! Он говорил: выключите телевизор, я не могу этого слышать. Ельцин привнес в нашу жизнь чувство свободы, которое утвердилось после Горбачева. Это требовало от него личного мужества и терпимости. И еще. Тем, как он ушел, он создал прецедент. У нас же как уходили правители: либо в могилу, либо в отставку после переворотов. Ельцин ушел сам, подав пример нормальной, цивилизованной передачи власти. Конечно, это всех враз не воспитало, но всколыхнуло интерес к такой форме — абсолютно точно.

Были у Ельцина и противоречивость, и поверхностность при принятии сложных экономических решений, была кадровая чехарда, но, безусловно, Ельцин — это эпоха. Путин, кстати, оказался достойным преемником. Его упрекают в том, что он не рубит шлейф от Семьи, но то, что он ведет себя подчеркнуто уважительно по отношению к Ельцину, говорит о цивилизованности власти.

— Когда власть «наехала» на Бориса Березовского и Владимира Гусинского, много было разговоров о том, что вы будете следующим. Вы были готовы к такому повороту событий?

— В этом смысле меня мало чем можно удивить. Конечно, во всей этой истории есть элемент персонификации, но объективного все равно больше. Считаю, что проблема Березовского и Гусинского не в том, что их любит или не любит лично Путин или еще кто. А в том, что они попытались занять место, не свойственное их деятельности. Либо надо быть бизнесменом, пусть даже оказывающим политическое влияние, но при этом заниматься своим бизнесом, либо политиком. Попытка занять два стула приводит к сидению между ними.

— То есть вы на двух стульях сидеть не пытались, потому вас и не тронули. Но вы ведь сами работали в правительстве?

— Я никогда не пытался сесть на два стула. Когда я стал вице-премьером, то практически отошел от бизнеса. Про меня тогда многое говорили: что я, мол, лоббировал свои интересы, подсиживал Черномырдина, потакал преступной приватизации. Я не ставлю задачу переломить это мнение, но краткий комментарий следующий. Ельцин болел, Черномырдин правительством почти не занимался, и все проблемы свалились на меня, Лившица и Ясина, потому что все остальные были просто «зайчики». Я старался стимулировать все хорошие начинания, лечить больной бюджет. Было, например, выпущено постановление о реструктуризации долгов предприятий. Тем, кто платил налоги в текущем режиме, все долги и пени реструктуризировались на десять лет под залог контрольного пакета. Пробивать это постановление было очень трудно. К примеру, сидят человек сорок, кивают, голосуют, потом расходятся и начинают писать резолюции против. Я им говорю: вы что, вы же соглашались, кивали, подписывали. Они: у нас возникли нюансы. Какие нюансы?! Удушу! Они: не имеешь права. Начинаешь разговаривать с каждым конкретно, и выясняется: один что-то кому-то обещал, второй не понимает проблемы, третьему просто неинтересно. Вот в таких условиях приходилось работать. Я в правительстве получил колоссальный опыт, занимался огромным спектром проблем. Так что я не занимал два стула, а пересаживался. И только начал понимать, как всем этим рулить, как мне сказали: все, спасибо. Следующий! Уходить и возвращаться в бизнес было болезненно. Репрессированный член правительства — он и есть репрессированный

— В таком случае скажите, зачем гендиректор «Норильского никеля» Александр Хлопонин пошел в губернаторы Таймырского автономного округа? Лоббировать интересы своего и вашего бизнеса?

— Хлопонин хороший менеджер, у него грамотная команда, многих из которой он забрал с собой, став губернатором. Навыки, связанные с общением с широким кругом людей, с решением вопросов социального и экономического характера, у него весьма развиты. Естественно, взаимодействуя с властью, мы не могли ограничиваться тем, что нас любят или не любят. Регион должен развиваться. И если вы успешно работаете, надо, чтобы след остался не только в виде вашей прибыли, а чтобы и вокруг была создана нормальная атмосфера. С администрацией низкой дееспособности такие отношения невозможны. А поскольку старая администрация сохранила худшие черты советской власти и приобрела не лучшие черты нынешней, то мы решили исправить ситуацию. То, что Хлопонин теперь во власти, не значит, что он будет работать на бизнес. Он будет работать на регион, на государство, но он остается членом нашей команды.

Это все к диалогу на тему «должны ли люди от бизнеса приходить во власть». Взять Америку. Там половина президентской администрации — люди от бизнеса, и никто этого не боится. Зато у них бюджет страны — два триллиона долларов

— Вы встречались с губернатором Новосибирской области Виктором Толоконским. Какое впечатление у вас осталось от встречи и есть ли у вас коммерческие интересы в области?

— Во время беседы с Виктором Толоконским я с удовлетворением отмечал, что он не только владеет ситуацией в регионе, но и мыслит стратегически. Например, у него есть идея прекратить утечку мозгов из Новосибирского Академгородка следующим способом: наладить взаимодействие с Западом, чтобы иностранные фирмы заказывали Академгородку комплексные научные разработки. Через попытку разместить у себя заказы. К налоговой базе это большой прибавки не даст, но институты смогут заработать. При этом губернатор понимает, что вопрос может решиться не ранее чем через три-пять-шесть лет, и тем не менее рассуждает, абстрагируясь от своего губернаторского срока. Он уйдет, но хочет оставить после себя хорошее.

Что касается интересов в области, то, если не считать присутствующую здесь компанию «Сиданко», основным акционером которой является «Интеррос», до встречи с Толоконским у меня интересов не было. Губернатор мне внятно объяснил огромный потенциал региона, причем потенциал не абстрактный, а практически применимый. Я понял, что инвестиционный климат здесь может быть благоприятным, и кое-чем заинтересовался.

— И последний вопрос. Какие цели вы преследуете своей стипендиальной программой? Это бескорыстно или есть определенные виды на отдачу?

— Если я заработал деньги, обеспечил свою семью разумным набором благ, то, как нормальный человек, я начинаю думать, что могу сделать для других. Первое желание — помочь каждому, кто к тебе подходит. Потом возникает желание сделать эту помощь системной. Я от студентов в ответ ничего не жду, я от них в некотором смысле получаю больше, чем даю — я себя таким образом реализую. Меня часто спрашивают: вы своих студентов потом отслеживаете, как-то им помогаете? А им потом не нужно помогать. Если мы их правильно выбрали, если они действительно лидеры из лидеров, то они обязательно будут востребованы. А всем оставшимся это знак, побуждение к получению образования. Если они поймут, что тот, кто стремится, бывает замечен и востребован, то свою задачу я буду считать выполненной.