«Чайка», поставленная Юрием Бутусовым для театра «Сатирикон», была показана на сцене «Глобуса» дважды, 1 и 2 ноября. После первого представления состоялась пресс-конференция, спикерами которой стали режиссер и актеры, а также директор театра «Глобус» Татьяна Людмилина, заместитель министра культуры Новосибирской области Игорь Решетников и генеральный директора театрального фестиваля и конкурса «Золотая маска» Мария Ревякина. ЮРИЙ БУТУСОВ, который за постановку «Чайки» был удостоен «Золотой маски», ответил на вопросы журналистов, самые интересные ответы — в материале АННЫ ОГОРОДНИКОВОЙ.
— Как спектакль принимает новосибирская публика, есть ли отличия?
— Ощущения очень хорошие, важные для меня. Говорят, что с момента премьеры начинается смерть спектакля. Поэтому режиссеру постоянно надо придумывать что-то новое, чтобы спектакль жил, дышал. Гастроли всегда вносят новизну: мы оказываемся в стрессовой ситуации, нас смотрят новые люди, реакция всегда разная. Мне показалось, что в Новосибирске были совершенно новые, неожиданно открытые реакции, которые снимают шелуху с актеров, со спектакля, открываются новые смыслы. Так что для меня это была очень важная встреча. Беспокойство перед началом спектакля есть всегда, но в Москве уже есть привыкание и стабильность. Все-таки «Золотая маска» — это не только награда, в ней есть некий вред, опасность самоуспокоенности. Случившийся на спектакле эмоциональный взрыв был, я считаю, важен. Такая реакция позволяет держать спектакль в живом, нервном состоянии, а для «Чайки» это очень важно. Новосибирск — очень театральный город, публика здесь довольно искушенная, поэтому было страшновато. Думал, уйдут все. Сначала зал был переполнен, потом кто-то ушел, но это нормально: кто-то уходит с «Чайки» всегда, в Москве все происходит точно так же. Зато те, кто остался, смогли дать нам чисто театральное приятие. Понимали довольно точно все шутки, даже чисто театральные. Так что все в порядке.
— Обычно режиссеры отсиживаются в окопах. Почему для вас было так важно самому выйти на сцену?
— Так получилось. Мне кажется, что режиссура — это авторская профессия, личное высказывание, а не просто обслуживание текста и актеров. Наверное, как-то мне это показалось важным. В результате получился рассказ о каких-то внутренних процессах и переживаниях. Просто в какой-то момент я почувствовал такую внутреннюю необходимость. Я не могу анализировать это более глубоко — есть внутренний предел, за которым анализ становится разрушительным. Выйти на сцену и получить признание публики — это, конечно, счастье. Сцена — это безграничное счастье, и трагедия, и боль, и болезнь. Про это спектакль, и поэтому он посвящен легендарной актрисе Валентине Караваевой.
— Некоторым зрителям показалось, что спектакль перегружен визуальными эффектами, реквизитом…
— Все, что появляется на сцене, имеет для меня смысл. Цель спектакля — вскрыть какое-то безумие. Кстати, на сцене не случайно появляются не только актеры, но и работники других театральных служб. О спектакле и о театре можно многое сказать по тому, какая атмосфера царит за кулисами. Здесь был особый случай — нам не хватало рабочих рук, и нужна была помощь. Сотрудники «Глобуса» включились в работу с энергией и отдачей, не отгораживаясь. И это стало для меня приятным открытием, это дорогого стоит.
— Многие сцены в спектакле производят впечатление импровизации. Есть ли у актеров в вашей «Чайке» свобода творчества?
— Это необходимое условие успеха. Есть какой-то импровизационный коридор, и каждый актер понимает эти границы. Иногда кто-то выходит за рамки, и тогда я восстанавливаю порядок. Но это нормально, мы делаем пробы, как-то меняемся. У меня была задача создать поток жизни, чтобы возникла беспрерывная, безостановочная река, которая нас куда-то приведет. Конечно, все отрепетировано и пройдено огромное количество раз, но чем дальше находишься в этом спектакле, тем больше освобождаешься. Есть внутренняя цель быть свободными и заразить всех присутствующих ощущением свободы, легкости. На самом деле все можно, нет никаких границ, и нельзя никому ничего запрещать.
— Вы ставите перед актерами непростые задачи. Они задают вам много вопросов в ходе репетиций?
— Я стараюсь отвечать на вопросы, но ответ может быть непрямой. Если меня спросят, любил ли Дорн, я могу рассказать про свое детство или про маму. «Чайка» — это не пересказ историй, а история, которая сверху. Это не иллюстрация пьесы и не сюжетное сочинение, и работа с нелинейными смыслами. Тут есть хитрость — сюжет, конечно, есть, но задачи «рассказать сюжет» нет. На самом деле мы не знаем, любит Дорн или не любит. У нас ответа нет. Когда Михаил Ромм снимал великий фильм «Девять дней одного года», Лаврова играла главную героиню. С одной стороны у нее был Баталов, а с другой стороны — Смоктуновский, и она спрашивала у режиссера: «Кого же я люблю?» Разве может быть ответ на такой вопрос? Она весь фильм ищет этот ответ, и в этом смысл фильма. Разве в жизни мы так четко понимаем, кого мы любим или не любим? Так же как в жизни, в театре все очень сложно. Мы пытаемся разобраться. И конечно, дико сложный репетиционный процесс, с истериками и спорами. Просто так командовать, кто за кем выходит на сцену, мне не интересно, тогда я не хочу заниматься этой профессией. Мне нужны эта энергия, эта борьба, эта драка. Для меня это очень важный принцип — часто в спектаклях я что-то меняю на ходу, чтобы актеры не засыпали. Когда человеку неудобно, человек выдает что-то сверх нормы. И тут есть некий конфликт. Я намеренно иду на творческий конфликт с артистами, ставя их в непривычное положение, и тогда начинается творчество, начинается поиск, начинается жизнь.
— То есть каждый спектакль складывается по-разному?
— Для меня это никакой не спектакль, это такой кусок жизни, который начинается в шесть и заканчивается около одиннадцати. Мы каждый раз проживаем его заново, и когда начинаем, то не знаем точно, чем он закончится. Он огромный, у нас нет деления на отдельные сцены, есть неудержимый поток, который иногда возникает, а иногда нет. И эти рамки зависят от зрителя. В Новосибирске ко мне даже вернулось радостно-премьерное ощущение, я почувствовал, что внутренне улыбаюсь. Такого не было уже давно. Условная такая улыбка. Я понял, что нас понимают и принимают. Мы показываем наш мир и пытаемся вовлечь зрителя. Так что наш успех зависит от умения публики воспринимать. Мы никого не хотим победить, мы открыты и хотим, чтобы нас воспринимали живо. Тогда мы тоже сможем больше дать.
— Вы сотрудничаете с разными театрами, как вам понравилась работа с «Сатириконом»?
— «Сатирикон» — уникальная компания, уникальная труппа. И так, как они работают, почти нигде не работают. Это, конечно, заслуга Константина Аркадьевича Райкина. Заслуга актеров в том, что они впитали эту школу. Очень важно уметь начинать спектакль с чистого листа, с полной открытости. После каждого спектакля мы остаемся на час-полтора и уходим из театра в час ночи. Это невозможно практически ни в одном театре, а здесь это закон. И я очень рад.
WPBuild.Ru