Якоря и паруса острова Полынь

Впечатление от спектакля «Утюги» кемеровского Театра для детей и молодежи по одноименной пьесе Анны Яблонской

Вместо зрительного зала — черное море. Кресла укутаны темной полиэтиленовой пленкой, имитирующей волны. Кое-где пробивается белая изнанка, образуя белые барашки. Иногда в складках «воды» попадаются продукты человеческой жизнедеятельности, с которыми море играет, как ребенок — погремушками и прочими мелкими игрушками. Где-то в отдалении виднеется в волнах даже деревянная дверь. В то же время на авансцене есть и пустой дверной проем, видимо, обозначая открытость места действия всем житейским ветрам.

И все действие происходит на авансцене, покрытой песком. Зрители, по замыслу режиссера (Ирина Латынникова), рассаживаются на сценической площадке. Такое расположение только подчеркивает, что «действие разворачивается на одиноком, овеваемом ветрами, острове». Зритель оказывается в роли того, кто наблюдает происходящее словно бы из-за своего забора, как будто вся история происходит в соседнем дворе.

Кто-то уже успел назвать пьесу Яблонской «романтической историей», кто-то — «бытовой драмой», но в ней есть и то, и другое. И романтику, и «бытовуху» «Утюгов» до кемеровской публики смогли оценить зрители Стерлитамака, Москвы и Челябинска. Герои и буквально, и эмоционально отделены (прямо как в «Женщине в песках» Кобо Абэ) от большой земли, связь с которой в данном случае зависит от погоды и работоспособности почтового катера. Жизнь рыбацкого поселка — море, ветер, песок, довольно-таки бедный быт. Из работы — рыбная ловля и торговля уловом с материком, а для тех, кто морского образа жизни не приемлет, вариант трудоустройства только один — береговые работы на спасательной станции.

Гладильщик Саша (Владимир Олейников либо Федор Бодянский) — из последних. Он не любит моря, не любит рыбы, потому что у него на нее аллергия. Но и на спасательную станцию работать не идет, ведь там начальствует вечно пьяный дядя Ваня (Сергей Сергеев), которого Саша винит в гибели отца. После того как Михаил погиб во время шторма, отправившись за железной дорогой в подарок младшему сыну Коле (Антон Родионов), семья его отчаянно нуждается в деньгах. Сашу мать (Ольга Червова) постоянно попрекает тем, что он витает в облаках и коллекционирует «гробы» — старинные утюги, а еще гладит флаги уже несуществующих государств и отдает им почести. В результате этого постоянного давления старший сын списывается с одним английским профессором, который должен приехать и купить какую-то часть Сашиной коллекции.

Но в действительности все складывается совсем не так. Остров Полынь, как Зона Сталкера, преобразовывает мечты и надежды героев неожиданным для них образом, где надежды разбиваются и вдруг реализуются — и вовсе не те, что озвучивались персонажами. Кажется, что все их надежды утекают, как вода в песок. Кстати, песок здесь — если не некое неодушевленное «действующее лицо», то совершенно точно — действующая структура, субстанция, при всей своей лаконичности помогающая подчеркнуть настроение персонажей, их переживания. Он взметывается фонтанчиками из-под их бегущих ног, набивается в одежду, просыпается сквозь пальцы. И чаяния персонажей, впитываясь в этот бесконечный песок, реализуются совершенно странным образом.

Жесткого и «сухого» профессора Шекли (Григорий Забавин), добравшегося-таки до затерянного в волнах островка, сначала впечатляют знания Саши по истории государств, флаги которых тот собирает. Ведь ему, всемирно известному профессору, оказывается, неизвестны те факты из истории несуществующего уже Тибета, которые были известны многим в также прекратившем свое существование СССР. Но вот что до «деловой части программы», то заезжего англичанина заинтересовал только малюсенький игрушечный старинный утюжок весом 20 граммов — остальные экземпляры уже есть в его коллекции. Но именно этот утюжок Саша и не хочет продавать: он был подарен Гладильщику одной старушкой, которая взяла с него обещание никогда и ни за что эту игрушку не продавать.

Поняв, что ни одна схема по покупке всей коллекции оптом не сработает, профессор напивается с главным спасателем острова, предварительно послав искать Сашу свою жену, бывшую актрису провинциального русского театра Машу (Ольга Редько), с напутствием: «Ну уговори ты его продать этот утюжок!». Но обыденность жизни острова затягивает Машу, как кроличья нора — Алису, роль которой когда-то должна была играть нынешняя миссис Шекли. Запах борща, выщербленные, но отполированные до блеска тарелки, неловкие объяснения матери, почему ее сыновья так непохожи на других. Ощущения Маши от всего увиденного подчеркиваются и кадрами из советского мультика «Алиса в стране чудес». Он проецируется на натянутое в зрительном зале белое полотнище, как в некогда популярных американских кинотеатрах на пляжах.

И Сашу, и Машу обстоятельства подталкивают, пожалуй, даже не к влюбленности, а к некоему порыву жалости, когда хочется сделать для другого что-то только потому, что вот он «такой хороший и несчастный». Поддавшись этому душевному порыву, Гладильщик дарит Маше тот самый игрушечный утюжок, за который господин Шекли готов был выложить круглую сумму. А профессор с женой покидают остров, так ничего и не купив.

Казалось бы — разрушилась надежда обитателей острова продать коллекцию «старого хлама» и зажить более обеспеченной и благополучной жизнью. Однако ощущения безысходности или трагичности — да и просто недовольства жизнью — не возникает. Есть только легкая грусть. А вот профессора-«утюголога» Шекли, получившего заветный экземпляр, сложившийся таким образом пасьянс, похоже, совсем не радует. Ведь он привык уговаривать хозяев тех вещей, которые «не продаются», ломать их, подняв цену до «невообразимой» для небогатых людей высоты, и покупать в итоге то, что ему хочется. А здесь — какая досада! — ему в первый раз отказались продать вещь. И не продали, а подарили. И не ему — а его жене. Ситуация совершенно унизительная и непонятная для человека, привыкшего все желаемое получать за деньги.

Главное же, что случилось в результате всей этой «суеты вокруг утюжка», — то, что персонажи пьесы наконец-то смогли примириться и простить друг друга. Да, Фараон — отец Саши и Коли — погиб, но, как выяснилось, нет в этом вины кого-то из присутствующих. Фараоном погибшего Михаила называет его брат Иван, тот самый в вечном подпитии смотритель спасательной станции, который не послал своих людей на верную гибель — выручать брата из шторма по истеричной просьбе Сашки. И именно этого бездействия племянник так долго не мог простить дяде Ване. Но Фараон погиб, а после него остались дети — пусть даже они и взрослые, как брат, но привыкшие все время быть под крылом защитника. И сейчас эти дети только еще учатся жить, учатся прощать друг друга — пусть даже сначала издалека, используя морскую азбуку флажков, и только потом с трудом подбирая слова.

Пока же у Сашки, лишившегося покровительственного крыла отца, не выросли собственные крылья, они компенсируются псевдокрыльями — теми самыми флагами несуществующих государств, коллекция которых может покрыть весь песок на острове. Ведь «у каждого человека должен быть свой флаг», но ни один из этих флагов не является личным флагом Гладильщика. Это пока только попытка найти свой флаг, прорастить собственные крылья.

И еще символично то, что Саша так и не расстался со своей «утюговой» коллекцией. Кажется, что паруса — не только крылья его фантазии, но и паруса для корабля, на который становится похож остров. А еще у этого корабля, преодолевающего жизненные бури, есть утюги-якоря. Если бы Гладильщик действительно хотел продать утюги, то он мог бы придумать схему, при которой «непродаваемый» утюжок просто пошел бы в нагрузку к остальному набору «железного хлама», экземпляры которого у профессора уже есть. Но как бы Саня смог удержаться без этих якорей на продуваемом всеми ветрами острове, который он любит за простор, свободу и возможность находить новые «сокровища» на чердаках поселковых домиков? И крах призрачной надежды обогащения в итоге приводит к примирению героя с самим собой.

То, что сорвалась выгодная сделка, видимо, не очень беспокоит и мать семейства, которая обеими руками была за продажу коллекции. В результате ей достается целый чемодан собственных «флагов» — шифоновых шарфов, которые «забыла» Маша и которые в начале действия привели забитую бытом женщину в неописуемый восторг. Кажется, что теперь эта «коллекция флагов» даже окрыляет женщину — пусть и крылышки у нее маленькие, как у курочки-наседки, вечно хлопочущей над уже вырастающими детьми.

И хотя спектакль заканчивается, казалось бы, на грустной ноте, в финале в душе остается очень теплое и светлое ощущение — когда над зрителями, как и над героями пьесы, развевается целый ряд разноцветных шифоновых «флагов».