Опера Шарля Гуно «Фауст», поставленная на сцене новосибирского театра оперы и балета в прошлом сезоне, позиционируется как оперный блокбастер. Постановка вызывает неизменный интерес публики и поражает не только размахом, но и богатством образов, мыслей, действия. В этом сезоне можно успеть сходить на «Фауста» 28 и 29 мая, чтобы навсегда полюбить этот необычный спектакль или остаться в рядах оппонентов. Корреспондент «КС» АННА ОГОРОДНИКОВА пообщалась с режиссером ИГОРЕМ СЕЛИНЫМ.
— Игорь, сегодня модно говорить о том, что искусство — это только свободное самовыражение. Как вы понимаете функции режиссера?
— Думаю, искусство — это не только самовыражение. Безусловно, каждый художник высказывает собственные мысли и взгляды, но есть еще и огромный пласт культуры, который существует и который он должен освоить, чтобы создавать что-то новое и оригинальное.
Сейчас очень остро стоит проблема школы как таковой, будь то актерская или режиссерская работа. Не хватает фундамента, классических основ. Искусство «перерабатывает» вечные темы, исследует уже известные мифы: легенду о докторе Фаусте придумал не Гете, она идет из средневековых преданий. Каждый, кто соприкасался с этим сюжетом, так или иначе его перерабатывал, но культурный и исторический пласт отметать нельзя.
Я никогда не приступаю к постановке, не изучив детально материал, с которым предстоит работать. Наверное, один спектакль в своей жизни может поставить любой человек, если его глубоко волнует что-то, но для профессиональной деятельности нужна школа.
— Чем сильна отечественная режиссерская школа?
— В российской традиции режиссер — это профессия, требующая серьезного опыта и школы, недаром раньше в нее шли после обучения по актерской специальности. Мне повезло, в Санкт-Петербургской театральной академии (тогда еще ЛГИТМиК) я был самым младшим на курсе Мара Владимировича Сулимова.
— Как это случилось?
— Это забавная история. Я мечтал стать режиссером, но как очень правильный человек полагал, что сначала надо набраться актерского и жизненного опыта. Поступал в несколько московских вузов, удачно прошел на третий тур и в отличном настроении приехал на выходные в родной Санкт-Петербург. Из любопытства заглянул в ЛГИТМиК. Вдруг из одной аудитории вызывают: «Вася Иванов, заходите на прослушивание». Никто не отзывается, и так несколько раз. А в Москве нам говорили: проверяйте себя, используйте жизненные ситуации. И я решил зайти вместо Васи Иванова. Сначала прочел одну басню, потом еще одну, и еще одну, затем стихи Маяковского — опять слушают, не прерывают, просят читать еще; читаю стихи Северянина, Блока — слушают до конца! Дошло до прозы Булгакова: «Ночь, сошедшая на Иерусалим», и опять слушают до конца, это было удивительно!
Подзывают к столу, показывают альбом с репродукциями, завязывается непринужденная беседа. Я рассуждаю о принципе оксюморона, который придумал Пушкин: «Маленькие трагедии», «Скупой рыцарь», «Каменный гость» — уже в названиях кроется сочетание несочетаемого. Рассказываю о спектаклях Додина, Захарова, Фоменко, и честно говорю, что почти поступил учиться в Москве. И понимаю, что мы разговариваем больше часа, а это для рядового прослушивания очень необычно. Вдруг мой собеседник интересуется, сложно ли мне будет изменить свои планы и поступать здесь, в Петербурге.
— Интересный момент!
— Я замолчал, а потом задал вопрос: «А вы, собственно, кто?». Вся аудитория громко засмеялась, и мой собеседник тоже, а потом ответил: «Я, собственно, профессор, и набираю курс режиссуры. А вы куда пришли, Вася Иванов?». У меня подкосились ноги. Пришлось мне сказать, что я вовсе не Вася Иванов и отправиться в коридор. Выбежала какая-то девочка, просит мои документы, а у меня документы в Москве и билет на вечерний поезд. Решение остаться я принял моментально: очень поверил Мару Владимировичу. С поступлением все сложилось легко, я набрал максимальные баллы за все конкурсы, а золотая медаль помогла на финальном этапе.
— Так вы попали в мастерскую Сулимова?
— Да. Питер славился режиссерскими курсами, здесь преподавали Леонид Вивьен, Георгий Товстоногов, Александр Музиль, Мар Сулимов, Лев Додин, Вениамин Фильштинский, Анатолий Шведерский. Мастерская Сулимова котировалась очень высоко. Мар Владимирович, которому в этом году исполнилось бы сто лет, разработал собственную систему подготовки режиссеров, написал несколько книг. Это был интеллигентнейший человек и мастер своего дела. Уже на третьем курсе я поставил пьесу Стринберга «Фрекен Жюли» и вместе с однокурсниками мы объездили всю Европу. На последнем курсе я поставил спектакль в Александринском театре, и получил красный диплом. Все в этой жизни взаимосвязано.
— Как из драмы вы попали в оперу?
— Никогда не думал об опере, но так случилось. Надо быть открытым и чутко прислушиваться к тому, что дает тебе жизнь. Тогда все начинает открываться, как цветок. Ребенок воспринимает жизнь интуитивно, чтобы двигаться вперед, надо этому научиться. Я принял участие в конкурсе эскизных спектаклей по пьесам молодых драматургов, в результате которого мой спектакль по пьесе Олега Богаева «Русская народная почта» был поставлен на сцене Александринского театра. После этого театр предложил мне спектакль на большой сцене. Я хотел ставить «Дон Жуана», но, к сожалению, это название уже было в репертуаре. И тогда я предложил «Маскарад». Для Александринки это своеобразная визитная карточка, как «Чайка» для МХАТа, а после спектакля Мейерхольда 1917 года «Маскарад» в Александринке не ставился — тема была закрыта. Но театр все-таки согласился на мое дерзкое предложение, и как раз в это время была обнаружена считавшаяся утерянной партитура музыки Глазунова для мейерхольдовского «Маскарада».
Появилась идея спектакля с оркестром и хором. Это была большая и серьезная работа: расшифровка нотных записей, репетиции драматических актеров, хора и оркестра академической капеллы, сложные декорации, артисты малого оперного театра, балет и статисты. Мейерхольд работал над своим «Маскарадом» семь лет, мы уложились в пять. Александр Анатольевич Чепуров, руководитель научно-исследовательской части театра, тогда сказал: «Молодой человек, вы понимаете, что вам нужно оперу ставить». Через десять лет появился «Фауст» в новосибирском оперном театре.
— Спектакль в репертуаре уже год. Какие чувства он у вас вызывает?
— Честно говоря, еще ни разу не видел его из зрительного зала. Когда идет спектакль, я нахожусь на режиссерском пульте — это технически сложная постановка, которую надо контролировать. Опера выпускалась в несколько этапов: сначала концертная версия, затем сценическая постановка без «Вальпургиевой ночи» и, наконец, полный вариант с балетной сценой. Любой спектакль — это живой и очень сложный процесс, я знаю, что есть люди, которые ходили на «Фауста» по 5–6 раз. Они звонят мне, делятся мнениями, критикуют. Если есть зерно для размышления, зрительской фантазии, если у публики есть желание прийти на спектакль, и не один раз, это радует. Немаловажен и коммерческий аспект — «Фауст» лидирует по сборам.
— «Фауст» — сложный, многозначный спектакль. Что для вас в нем самое близкое?
— Убежден, что сегодня любое действо должно строиться по принципу слоеного пирога. Важно показать много пластов: музыкальный, драматический, зрелищный, философский. И чем больше слоев, чем сложнее этот пирог, тем качественнее и весомее результат. Спектакль смотрят люди, по-разному подготовленные и образованные, разными путями попадающие в театр. Безусловно, опера и балет — элитарные виды искусства, но театр должен дать возможность приобщиться к ним и тем, кто не склонен искать потаенные смыслы. Важно в погоне за элитарностью не остаться без зрителей.
— Сейчас многие театры обходятся без главного режиссера, кто же тогда формирует репертуарную политику?
— Репертуарная политика есть у каждого театра, но фигура главного режиссера кажется мне какой-то архаикой. Сегодня политику театра определяет просвещенный менеджер, который имеет художественное чутье и понимает рыночные механизмы, я сейчас говорю не только об опере. Хотим мы этого или не хотим, театр вступил в товарно-денежные отношения, и если на создание спектакля затрачены большие творческие и финансовые ресурсы, а залы пустуют, значит, где-то допущена ошибка. Зритель сегодня образованный и знающий, его можно удивить только качественным продуктом. Обмануть никого нельзя.
— Оперный театр скорее можно считать дирижерским или режиссерским?
— Как говорил Платон, истина посередине. Театр — это синтез, в любой серьезной постановке важны также фигуры художника, балетмейстера, хормейстера, солистов и оркестра, хора и еще многих составляющих. Прекрасно, когда творческая группа работает в одном ключе. Когда мы готовили «Фауста», мы многое говорили, обсуждали, формулировали вместе с Евгением Волынским и всей творческой группой. Театр — общее дело. И конечно, режиссер, и в опере в том числе, сегодня определяет многое, так как людям уже недостаточно слушать музыку, они хотят видеть яркую образную картинку.
— Какие впечатления остались от праздника в честь 100-летия со дня рождения нашего прославленного земляка, трижды героя Советского Союза Александра Покрышкина, постановщиком которого вы стали по просьбе театра?
— Приглашение стать постановщиком этого масштабного городского праздника было для меня неожиданным, загадочным и заманчивым. Как человек азартный я сразу согласился. Мне пришлось серьезно изучить тему и продуктивно освоить огромное сценическое пространство. Любая задача становится индивидуальным творчеством, если воспринимать ее серьезно. Спектакль-концерт вместил арии из опер и кадетские роты, драматических артистов, детские коллективы и замечательный Сибирский хор. Когда звучали военные песни, люди в зале вставали и плакали. После концерта за кулисами ко мне подошел военный, грудь в орденах, глаза горят, и командным голосом выразил благодарность от лица командного состава. Настоящий театр возникает, когда есть обратная эмоциональная волна.
— Планируете ли ставить что-то еще в НГАТОиБ?
— В сезоне 2014–2015 планируем большую русскую оперу. Мы уже достигли договоренности с директором театра Борисом Мездричем, но объявлять название пока не буду. Борис Михайлович — генератор творческих идей и человек очень азартный. С ним всегда интересно. Русская классика всегда актуальна, и наша страна интересна миру своими культурными традициями. Творческие идеи витают в воздухе, их надо только уловить.
— Что вы читаете, смотрите, слушаете?
— Читаю много — день без новой книги прожит зря. Слежу за современной драматургией, интересуюсь миром оперы, в котором происходят важные процессы. Но самые глубокие впечатления оставили книги, прочитанные уже давно: «Игра слов» Стриндберга или «Человек играющий» Хейзинга, как ни странно — «Капитал» Маркса, поскольку режиссура — это всегда структуризация, особенно в оперном искусстве. Еще фильмы раннего Феллини, Висконти, Бертолуччи, которые определили мой внутренний содержательный голос.
— Что из современного искусства вам созвучно?
— Интересная история связана с немецкой драмой. В отечественном кино есть мощные, серьезные вещи, и радостно, что к нему возвращается мировая известность. Если говорить об опере, то здесь делается много любопытного, хотя иногда банальные ходы выдаются за концепцию. Я не против новых форм: форма может быть какой угодно, но она должна стоять на жесткой классической платформе. Пикассо сначала научился правильно рисовать человеческое тело, и лишь потом перекроил и скрутил его.
— Секрет вашей работоспособности?
— Страсть. Мой учитель профессор Сулимов говорил: «Выбирайте артиста по уровню страсти, если глаза горят, это артист». Индустрия сегодня развита таким образом, что и вне театра есть проекты, интересные особыми технологиями и идеями.
— Вам важно, какой зритель в зале?
— Конечно. Я люблю разную публику, мнения знатоков и любителей мне одинаково важны. Искусство по большому счету — это вышибание стула. Если зритель все знает заранее, это скучно. Мейерхольд считал лучшим результатом, когда половина людей уходила из зала, а половина неистовствовала в восторге. Театр — это всегда провокация и сильные эмоции. В «Фаусте» мы старались уйти от банальной лирической оперы. Провокация заложена в самой музыке, которая лишь на первый взгляд кажется милой и сладкой.
— Что вас интересует, кроме режиссуры?
— Режиссура. Она занимает всю мою жизнь. Независимо от своего желания, реальность и воображение сложно разделить. Я человек одержимый и страстный, и, надо признаться, людям рядом со мной бывает непросто.
WPBuild.Ru