Новая классика: поиск или провокация?

На прошлой неделе было много премьер — что ни день, то новое прочтение классики. Оригинальное и нестандартное, талантливое и неоднозначное. В Новосибирском театре оперы и балета наконец-то показали полную сценическую версию «Фауста». Напомним, что в прошлом сезоне опера прозвучала в концертном исполнении, а также состоялась премьера сценического прочтения вечного сюжета, правда, пока без финала и знаменитой «Вальпургиевой ночи». «КС» написал об обеих постановках: читайте материалы «Фауст» — концертный вариант премьеры» и «Фауст» — продолжение следует». Полную версию грандиозной постановки петербургского режиссера Игоря Селина зрители оценили 19, 20 и 21 сентября.

Не успела отгреметь большая опера, как 22, 23 и 24 сентября на авансцену театральной жизни вышел «Красный факел» с премьерой спектакля «Онегин». Кстати, премьерой тоже долгожданной — Тимофей Кулябин готовил спектакль почти два года. И если доктору Фаусту на пути к зрителю пришлось пройти сквозь череду веков, то Онегин оказался прочно укорененным в дне сегодняшнем. Как настоящий герой нашего времени, он читает глянец, наговаривает мысли на видео, носит мокасины, не умеет правильно держать бокал и быть счастливым.

Но премьеру недостаточно увидеть — обсудить ее с друзьями едва ли не большее удовольствие. В нашей редакции в споре схлестнулись два зрителя. Назовем одного из них Энтузиастом, а другого — Ворчуном. Пусть их мнения небесспорны, зато как здорово, что мы имеем возможность спорить об искусстве.

О «Фаусте»

Энтузиаст: Какой прекрасный спектакль поставили в Оперном! Мощный, яркий, впечатляющий. Уже весенняя премьера порадовала масштабом, великолепной сценографией и исполнительским мастерством. Не зря театр анонсировал «Фауста» как оперный блокбастер. Постановки такого качества однозначно говорят о том, что в Новосибирске возможна театральная деятельность на уровне мировых стандартов.

Ворчун: Да, неплохо. Конечно, сценография впечатляет, но не совсем понятно, что же это за трубы. И к тому же все получилось слишком мрачно, беспросветно.

Энтузиаст: Так и сюжет ведь тоже мрачный. Потому и неба не видно, и крест вращается против часовой стрелки, и больничная кровать не случайно появляется — человечество больно, а доктор Мефистофель его вылечить не может. Все символы выверены, все линии выстроены, все краски символичны, недаром автор сценографии Александр Орлов обладает столькими престижными наградами. Это действительно высокий класс.

Ворчун: Не успели мы переварить все эти новшества в весенней версии спектакля, как здесь на сцене добавились новые провокационные подробности, в том числе обилие обнаженного тела. Конечно, откровенные костюмы артистов балета в «Вальпургиевой ночи» вполне обоснованны. Но Маргарита в первой сцене и в одежде была вполне убедительна. Теперь же, представ в полном неглиже, она из любовной мечты превратилась в эротическую фантазию. Не обедняет ли это смысл сюжета?

Энтузиаст: Возможно, что-то и может показаться острым, будоражащим. Но представьте себе, что все спектакли выходят одинаково гладкими, благопристойными и ровными. Что-то подобное мы уже проходили, вспомните сами, это была непроходимая тоска. Игорь Селин, оригинально мыслящий режиссер, показал не просто стилизацию под ту или иную эпоху, он поместил действие в широкий исторический контекст. Говорить с современным зрителем театр должен на современном языке.

Ворчун: Однако даже с маркетинговой точки зрения такие рискованные ходы — мы еще не упомянули о девушках топлесс, похожих на артисток стриптиза — сомнительны. Те зрители, которые по уровню своего развития не в состоянии прослушать четырехчасовую оперу о борьбе добра и зла, вряд ли клюнут даже на такую приманку. И, напротив, любители оперы с удовольствием поспешат на встречу с прекрасным, не нуждаясь в столь пряном гарнире.

Энтузиаст: Да брось ты этот маркетинг! Все это от лукавого. Поговорим о главном, ведь в опере поют. Исполнительский состав не может не впечатлить. Фауста спели Владимир Кучин и Владимир Чеберяк. Мефистофеля — приглашенный солист Алексей Тановицкий и наш солист Николай Лоскуткин, оба хороши и органичны не только в пении, но и в актерской игре. Сложную партию положительного героя Валентина отлично спели наши родные Роман Бурденко и Павел Янковский. Обе Маргариты, Ирина Чурилова и Ирина Новикова, были прекрасны. Кстати, режиссер ставил «Фауста» именно как историю о всепрощающей и очищающей любви, которую олицетворяет Маргарита.

Ворчун: Однако не помешало бы, на мой взгляд, главным героям немного поработать над пластикой и сценическим движением. Или же режиссеру быть помилосердней и не заставлять Фауста распевать арии, стоя на коленях, раз он не может удержать эту позу элегантно. И над французским произношением еще работать и работать. Таких придирок у меня в запасе еще множество, но не буду тебя утомлять.

Энтузиаст: Стоит ли искать изъяны в таком огромном, колоссальном труде, который проделал театр. Ведь поставить такую оперу — все равно, что построить город. Будь же наконец великодушен, умей радоваться за новосибирских исполнителей, которые с честью справились со сложнейшей задачей. И, конечно, великолепный оркестр под управлением Евгения Волынского и Петра Белякина был лучше раз от раза.

Ворчун: Ну ладно, убедил. Поверь, однако, что вся моя критика — совсем не злобное ворчанье, а лишь желанье совершенства. Мне кажется, что всяческие вольности, шалости и виньетки в режиссуре хороши лишь тогда, когда базовый уровень исполнения безупречен. Как говорится, сначала обязательная программа, а потом произвольная. Если бы я считал наши театры неспособными его достичь, я не давал бы себе труда ни ходить в театр, ни спорить с тобою.

Об «Онегине»

Энтузиаст: А как вам понравился «Онегин» в «Красном факеле»? Любая современная интерпретация Пушкина интересна, «Евгения Онегина» тем более. На мой взгляд, театру удалось подать великий текст достойно. А какое оригинальное начало спектакля: Онегин молча проживает день за днем, и его не радуют уж ни еда, ни балы, ни «наука страсти нежной». Жизнь превращается в заезженную пластинку, и все это режиссер рассказал нам языком музыки, пластики, танца и пантомимы.

Ворчун: Да уж, бережное отношение к тексту… В то время как звучит пушкинский текст «короче, русская хандра им овладела понемногу», на сцене Онегиным в третий раз овладевает девушка в простыне. Может быть, Хандра — ее имя? Как бы ее ни звали, она делает это неэстетично и неэротично. Мне кажется, большинство зрителей в этот момент почувствовали неловкость…

Энтузиаст: Ты все-таки законченный ханжа.

Ворчун: Вовсе нет, но уж если спектакль по «Евгению Онегину» начинать с постельной сцены, то она должна вызывать или восторг, или шок. А если это про безысходность, тогда уж нужен гротеск. До гротеска тоже недотягивает. В общем, непонятно, зачем это нужно в спектакле. Так, умножение сущностей без надобности и суета сует в угоду прошлогодней моде.

Энтузиаст: Тимофей Кулябин действительно щедро рассыпает перед нами режиссерские находки и мастерски применяет актуальные приемы. Как здорово, например, Онегин с Ленским дурачатся, скачут через стулья и марают стены мелом, словно сочиняя на ходу текст пьесы и своей судьбы. И как буднично, жестоко эти каракули превращаются в силуэты погибших, а после исчезают навсегда под напором воды. И как прекрасен голос Игоря Белозерова, который за кадром произносит текст Пушкина. Мудро, проникновенно, без суеты.

Ворчун: Да, читает отлично, на то он и народный артист. Но именно что читает за кадром! Остальным актерам даже не пришлось потрудиться выучить текст романа в стихах. Львиная доля спектакля идет, можно сказать, под фонограмму. А то, что осталось, герои по большей части декламируют в микрофон. Неужели из драматического театра уходит мастерство сценической речи, которая позволяет ощутить красоту текста, все его тонкие нюансы без помощи техники, каждый раз уникально и по-новому?

Энтузиаст: Хороший спектакль может быть вообще без слов. Зато как танцуют, какая пластика, сколько движения! Сколько музыки, сколько выдумки, сколько игры! Хореограф Артур Ощепков и художник Олег Головко постарались на славу! Чего стоят Ольга и Татьяна в исполнении Валерии Кручининой и Дарьи Емельяновой. Какой контраст между наивным кокетством и угрюмой оригинальностью, гламурным озорством и трагическим немотой, бестолковой легковесностью и бездонной глубиной!

Ворчун: Все это есть, не спорю, в замысле режиссера. Но воплощение страдает, актрисы то недоигрывают, то переигрывают. А в результате зрителю приходится додумывать и почувствовать сценическую реальность до режиссерского замысла самостоятельно. А хотелось бы не делать чужую работу, а думать и чувствовать вдаль и вглубь.

Энтузиаст: Не слишком ли сложно? Ведь можно просто радоваться отличной игре, наслаждаться пушкинскими строфами и понимать, что перед нами не энциклопедия русской жизни, а очень личное режиссерское высказывание. И Павел Поляков, как обычно, порадовал поклонников своим неподражаемым стилем, обаятельным и слегка брутальным.

Ворчун: Вот кто мне действительно понравился, так это Георгий Болонев в роли Зарецкого — ироничный, глубокий, неоднозначный и сильный. Видишь, я тоже умею хвалить.

На этой оптимистической ноте разговор не закончился. Наши спорщики не прекратили своего спора. Они продолжали взахлеб убеждать друг друга каждый в своей правоте, пока в один прекрасный момент не воскликнули хором: «Да здравствует искусство!»

Мы будем рады, если вы, дорогие читатели, внесете свою лепту в обсуждение премьер нашего города. Пишите по адресу: ogorodnikova@sibpress.ru.

ИЗ ЗРИТЕЛЬНОГО ЗАЛА

Марина Сергеева, директор и владелица культурно-образовательного центра «Свеча»

Театр проделал титаническую работу. Я могу сказать, что оперное пение — это фантастический, тяжелый труд. На сцене невозможно спрятаться. Мне понравилась постановка Оперного театра, и мне было интересно каждую минуту, а новаторские прочтения сегодня уже стали нормой. Чтобы возникла столь сложная синтетическая форма искусства, объединяющая хор, балет и оркестр, в городе в течение десятилетий должно существовать особое культурное пространство. То, что мы видим на сцене, — это вершина айсберга. Такой спектакль нельзя сделать на энтузиазме, это высокий профессионализм и элитарное искусство, которое могут сделать люди, занимающиеся этим всю жизнь.