Контртеррористическая операция «Аида»

Новосибирский государственный академический театр оперы и балета представил, может быть, самый масштабный и амбициозный проект за все время своего существования — премьеру оперы Верди «Аида» в постановке молодого, но известного московского режиссера Дмитрия Чернякова. В качестве дирижера-постановщика проекта выступил Теодор Курентзис, которого называют лидером нового поколения музыкантов. Результатом их сотрудничества стал спектакль, который можно показывать на самых знаменитых европейских площадках. Действие оперы перенесено из Древнего Египта в условную современность — ни пирамид, ни фараонов, ни позолоты нет, а на сцене происходят зачистки, бои спецназовцев с моджахедами, звучат автоматные очереди, раздаются взрывы, выезжают грузовые машины, льет настоящий дождь.

	В «Аиде» Дмитрий Черняков смешал черты советской истории с реалиями локальных войн

Дмитрия Чернякова считают приверженцем постмодернизма — в его спектаклях (а он с равным успехом, выступая не только как режиссер, но и как сценограф, ставит на оперной и драматической сценах) смешаны времена и стили, приметы современности с явными анахронизмами. Для истории трагической любви чужестранки Аиды и военачальника Радамеса, любви, раздавленной государственной машиной, Дмитрий Черняков выстроил на огромной сцене «Сибирского колизея» декорацию, представляющую собой монструозный фасад полуразрушенного дворца в имперском стиле: часть окон разбиты, на стенах — выбоины от снарядов. По стилю архитектуры точно определить место и время действия невозможно — как и по костюмам многочисленных персонажей (а на сцене в некоторых эпизодах задействовано более ста артистов). Царь (бывший новосибирский бас, ныне солист московской «Новой Оперы» Виталий Ефанов) — не то генерал-губернатор, не то военный комендант, в мундире с орденами. Жрецы похожи на членов брежневского политбюро — сплошь в коричневых пальто с каракулевыми воротниками и каракулевых шапках-пирожках.

Хрупкая Аида (Лидия Бондаренко) в сереньком пальтишке и вязаном беретике, прячущая руки в облезлую муфту, вышла на сцену прямиком из фильмов о войне — все равно какой, Отечественной, мировой, гражданской. Радамес (Олег Видеман) — расплывшийся генерал-десантник, усмиритель, например, мятежных сепаратистов. Или моджахедов. Или чеченцев. Вообще, разговоры о том, что у «Аиды» будет чеченский акцент, были давно. И не без основания, как показала премьера. Аида, выныривающая из маленькой подсобки, целится из автомата в Радамеса — снайпер, террористка-смертница. Пленные, которых выталкивают к банкетным столам, бородаты и сильно смахивают на лиц известной национальности. Солдаты — в касках и бронежилетах — явно из очередного ограниченного контингента по наведению конституционного порядка. Впрочем, с таким же успехом местом действия можно считать Югославию, Ирак, любую африканскую диктатуру — контртеррористические операции где-нибудь да идут всегда.

Режиссер и дирижер не на стороне государственной машины, и это очевидно: бравурные марши (оркестр увеличили на 45 музыкантов) то и дело срываются в рев и нечеловеческий скрежет. Возвращение войска под медь духового оркестра, выстроившегося на балконе, больше похоже на исход французов из Москвы в 1812 году: воины в хаки еле передвигают ноги, а командир, кажется, не то мертвецки пьян, не то накачан наркотиками. Появление балерин в пачках на пуантах в разгар банкета просто убийственно смешно, это уже сатира чистой воды. Но тут раздается взрыв заложенной бомбы — и продолжение оперы идет уже в сильно порушенной декорации: все в дыму, уличный фонарь повален, фасад дворца разворочен. Маленький гордый народ с кинжалами идет против автоматов — и вынуждает оккупационные власти грузиться на машины и уматывать восвояси, оставив связанного десантника-Радамеса, нечаянно выдавшего военную тайну.

И Аида, и Радамес, и даже стервозная комендантская дочка Амнерис (солистка Большого театра Ирина Макарова) достойны сочувствия — военно-государственная машина проехала по ним, как танк. В этом смысле история, как и было обещано постановщиками, получилась универсальная. И, в общем, абсолютно понятная — понятная настолько, что временами закрадывалось подозрение: а не слишком ли много в спектакле современности? Но парадокс в том, что совершенно понятные и имеющие отношение к каждому образы «Аиды» оказываются отторгнутыми частью публики, взыскующей традиционного оперного зрелища. Финал, когда оставленные умирать среди руин Радамес и Аида кружатся, радуясь как дети, под настоящим дождем, льющимся с колосников, вызвал, как показалось, у части зрительской аудитории нервный смех.

Тем не менее можно быть уверенным, что новосибирская «Аида» будет иметь нешуточный успех — московские критики, привлеченные именами Чернякова и Курентзиса, не пропустили премьеру. Уже сказано, что наконец на русской сцене появилась опера, сделанная на современном театральном языке, которым говорит вся оперная Европа. Вопрос только в том, где эту «Аиду» будут играть дальше — большая сцена НГАТОиБ закрывается на реконструкцию, а декорации оперы вряд ли возможно поставить на сцене какого-либо другого российского театра, за исключением Большого, который, впрочем, тоже будет реконструироваться.