Сергей Проничев: «Абсолютной свободы не бывает»

— Сергей Дмитриевич, а начинали-то вы прозаически…

— Я решил связать свою жизнь с авиацией. После восьми классов поступил в авиационный техникум, закончил его. Два оставшихся до армии месяца отработал в «Сибэнергоремонте» слесарем, затем призвался в ВВС. Отслужил год старшиной. Старшина в армии — величина. Отвечает за все — за кормежку, одежду, распорядок, занятия В общем, школа хорошая и полезная.

После армии устроился в Новосибирский объединенный отряд авиатехником. Летали на Север, летом — на авиахимработы в колхозы. Зарабатывали по 500 рублей — огромную сумму по тем временам. Бывало, сидели в какой-нибудь дыре, погода нелетная, делать нечего. В карты резались насмерть. С тех пор не играю ни в какие азартные игры

Потом решил повысить свой образовательный уровень и поступил в НЭТИ на самолетостроение. После третьего курса понял, что с меня хватит. Почти все, что изучали в НЭТИ, я проходил в техникуме — там давали хорошее образование. Пошел на завод имени Чкалова, работал инженером-конструктором, мастером, старшим мастером, заместителем начальника цеха. Хорошо продвигался по службе, был активным коммунистом и профсоюзным деятелем. И мне стало страшно интересно: а что там творится — в партии? Поэтому, когда предложили перейти на работу в Центральный райком КПСС, я не отказался, хотя и знал, что теряю в зарплате рублей около 200. Место было только в отделе пропаганды и агитации, и меня бросили «на культуру».

Партийная работа началась с оперы «Горячий снег», где я выступал как ответственный за постановку к 40-летию битвы под Сталинградом. Худрук на каждой репетиции подходил ко мне и ехидно спрашивал: «Ну что скажет партия? Ее устраивает?» Одним словом, издевался, но не надо мной, а над партией. Ведь ничего глупее не может быть, чтобы инструктор РК КПСС, всего несколько раз бывший за свои 30 лет в опере, начал курировать творческий процесс. В ходе наших дебатов я все-таки высказал свое мнение, что почему-то немецкий офицер в опере более опрятный и лучше поет, но это не партийное чутье, а голос простого обывателя. После этого издевательства прекратились, а «русские» в опере немножко подтянулись. Премьера прошла на ура.

Потом я перевелся в промышленно-транспортный отдел. Стал курировать предприятия, расположенные в районе. Я-то сам с передового авиазавода, мы там без денег не страдали, в материалах недостатка не испытывали, вузы на нас работали. А тут совсем иная ситуация. Финансирование местной пищевой, легкой промышленности всегда шло по остаточному принципу, а значит, на этих принципах у людей было совсем другое отношение к достижению целей и труду в целом. Но вместе с тем эти предприятия были ближе к реальной жизни, а это всегда намного тяжелее, так как надеяться не на кого, а поставленные задачи решать надо.

В райкоме тоже хватало проблем. Мало кто сейчас помнит, были ли райкомы символом власти, символом идеологии, просто вышестоящими органами. Наверное, для нашей страны они были всем и ничем одновременно. А вот для ответственных райкомовских работников это было место, с которого нужно было обязательно хорошо уйти. Как правило, уходили в вышестоящие партийные и советские органы, на солидные предприятия, в крупные организации.

Не скажу, что в райкомах работали бездарные, глупые карьеристы (хотя и таковые имелись), но желание улучшить свой жизненный уровень, находясь на партийной работе, всегда приводило к интригам и склокам. Мне, пришедшему с оборонного завода, все это было дико. Однако через определенный период я хорошо освоился со всеми формами и методами партийной работы моего времени. Это оказалось очень полезной школой познания работы во власти, взаимодействия власти и народа. Там я увидел, как далека партия от народа и как одурачены ею простые люди, к которым до работы в партии относился и я сам. После ухода из райкома все изречения партийных деятелей вызывали у меня улыбку.

Из райкома я ушел в январе 84-го и возглавил ПО «Сувенир» — предприятие, которое выпускало керамические и деревянные сувениры, чеканку. Там осудили уже второго директора подряд, завод был в долгах как в шелках. Я вывел «Сувенир» из отстающих, через год предприятие собрало все знамена и флажки. Довольно интересная работа, простор для творческого воображения, оригинальный коллектив. Государственных цен не было — все строилось на договорных началах. Но всю заработанную прибыль приходилось отдавать управлению местной промышленности. Вскоре меня туда пригласили на должность заместителя начальника областного управления по производству и снабжению. В управлении сидели бабки и дедки, мыслили совершенно неприемлемыми категориями. Я заскучал и перешел обратно на «Сувенир». В это время подоспел закон о госпредприятиях, по которому можно было выходить из любых управлений, не отдавать прибыли и т. д. И я одним из первых в городе вывел предприятие в свободное плавание. Денег куча, счет ломится. Начальника управления вызвали в облисполком и говорят: «Он нам развалит все социалистическое хозяйство. Надо его сажать». Пришла ревизия, проверила, все закончилось возбуждением уголовного дела Как модно говорить — по факту. Какому факту, я до сих пор не понимаю. Это было мое первое общение с нашей правоохранительной системой, до сих пор я не имел случая с ней ссориться. И хотя все это требовало времени и нервов, я не жалею об этом. В результате приобрел большой опыт, в дальнейшем мне уже было от чего оттолкнуться.

Уголовное дело развалилось. Мы разделили «Сувенир» на отдельные предприятия, создали ассоциацию «Сибирский бальзам» и начали заниматься другими видами деятельности. Причем алкоголь стал нашим бизнесом случайно. В 1992 году Россия открыла границы, хлынул поток импортных товаров, в том числе изделий из керамики и фарфора. Наше производство стало угасать, мы изготовили красивые керамические бутылки, наподобие тех, в которых выпускался знаменитый «Рижский бальзам». Пришел на ВИНАП, предложил директору. Он отказался. Тогда я говорю: «Вы меня толкаете на организацию собственного алкогольного производства, ведь мне надо эти бутылки куда-то реализовать». Отвечает: «Ну попробуй». И я пошел пробовать. В 94-м получили лицензию на производство ЛВИ, реконструировали старые керамические цеха, запустили завод. Достигли существенных результатов на алкогольном рынке города и области. Кроме того, выпускаем вино, слабо- и безалкогольные напитки, минеральную воду.

— Водка «Проничев» — головокружение от успехов?

— Это был период роста. Рождалась марка «Сибирский бальзам», надо было привлечь к себе внимание. И не более того.

— Это, наверное, на генетическом уровне. Вот вы можете петь в опере? Нет, и научить этому, если нет таланта, нельзя. Так и в бизнесе. Есть даже национальности, генетически предрасположенные к предпринимательству. Евреи, например. Среди нас, русских, талантливых бизнесменов мало. Но прививать навыки ведения бизнеса тем не менее надо. Лет с десяти, прямо со школы.

— Вы сейчас могли бы все начать с нуля?

— Наверное. Мне не нужно много денег как таковых. Просто я хочу свободы, пусть даже мнимой. Настоящей, абсолютной свободы деньги и положение не дают. Все равно ты зависишь от многого: от ситуации в стране, от людей, тебя окружающих, от конъюнктуры рынка. Нельзя плыть против течения. Вот я сегодня могу поехать в Сочи, на Канары, куда угодно. Я, конечно, не поеду, но осознание того, что могу это сделать, согревает. Это и есть мнимая свобода.

— У нас многие не хотят свободы. У Высоцкого есть примерно такая строчка: «Если дадут мне свободу, что я с ней делать буду?»

— Совершенно правильно. Людей устраивает тон, в котором с ними разговаривает власть. Врачам, учителям и прочим бюджетникам деньги не платят, а они молчат. Раз так, им и не будут платить. Выход один — кардинально решить этот вопрос. Я не призываю к забастовкам, но люди должны сами решить свои проблемы. Директора школ, главврачи больниц вряд ли им помогут, так как они люди зависимые. Со стороны профсоюзов должна быть не только защита, но и нападение, в хорошем смысле этого слова.

Сегодня кто при деле? Охранники и вахтеры. Нет ни одного угла, где бы они не сидели. Сидят и получают от 2 до 4 тысяч. А врачу или педагогу, чтобы заработать 2-2,5 тысячи рублей, нужно брать дополнительные ставки и крутиться, как заведенным, и это при выполнении такой ответственной работы, как подготовка кадров для страны и охрана здоровья людей.

— Сейчас растет другое поколение, которое, наверное, уже не будет молчать…

— Хотелось бы верить. Но им тяжело будет перебороть партию молчунов. Чтобы изменилось сознание общества, потребуется ждать лет 15-20, и это при хорошем стечении обстоятельств. Вся надежда на новое поколение, на тех, кому сегодня 12-15 лет.

— Сегодня он более академический, цивилизованный. Теперь можно заниматься стратегией, работать на перспективу. Раньше не было порядка. В законах — сплошные разночтения. В непредсказуемой ситуации все старались любой ценой урвать побольше. Рэкет процветал.

— Вас трясли?

— Как и всех. Приехали и говорят: «Нам надо вас охранять, иначе будут проблемы». Я в ответ: «Будут проблемы — будем решать». Через некоторое время опять приезжают. Пришлось решать. Больше я их не видел. Это были 93-94-е годы. Но на смену этому рэкету пришел другой — государственный. А это уже очень серьезно!

— Как вы считаете, бизнес уже занял достойное место в экономике России?

— Страна по-прежнему ориентирована на сырьевой вариант. Продаем сырье, имеем хоть немного денег на бюджетников, пенсионеров. Но нация стареет, пенсионеров все больше, а на сырье квоты одна за другой… Экономику нужно строить на другом. Должно быть множество малого и среднего бизнеса. Если грамотно построить налоговую политику, бизнес принесет стране столько, что мало не покажется. Но это — больше мечтания с моей стороны, а как сделать их реальностью, я не знаю.

Мы так и не ушли от гигантомании. Зачем нам гигантские холдинги? Зачем «Сибирскому алюминию» ГАЗ, ПАЗ, строительные компании в Москве? Алюминий упал в цене, и Дерипаска стал сокращать штаты на четверть. Значит, пострадает автомобилестроение и другие отрасли. Олигархи пользуются близостью к власти, а власть накладывает руки на их бизнес. Ведь объясняли, что такое «Семья» и что она контролирует. Разве единственный владелец «Сибнефти» — Абрамович? Сказки. Добропорядочный еврей аж на Чукотку сбежал, лишь бы от «Семьи» подальше. Коррупция, сватовство. Там много всего. И разрулить этот вопрос будет очень сложно, да и то большой кровью, а кто к этому готов сегодня?..

— Почему вы как талантливый, опытный бизнесмен не делаете попыток войти во власть? В областной или городской Советы, например. Вот и продвигали бы законы для поддержки бизнеса…

— Да я раньше пробовал, проиграл. Народу коммунисты были нужнее. А сейчас Мне противно даже думать об этом. Куча кандидатов врет, глядя с телеэкранов. Мол, мы все умеем, все знаем. Можно подумать, сидят мэр с губернатором и не знают, что делать, а вот депутаты знают. А электорат рты раскроет и верит

Для меня моя работа важнее. Я делаю дело. Моя ассоциация платит в бюджет налоги — более 10 миллионов ежемесячно. Мы своими деньгами реально поддерживаем тех же врачей, учителей, милиционеров. А во власти я ничем не смогу им помочь. Начну отвлекаться и не выполню главных задач — чтобы, например, в бюджет завтра поступило не 10, а 12 миллионов…

— Меня попросили московские друзья открыть отделение в Сибири. Я не мог им отказать. Честно говоря, сначала был к этой проблеме равнодушен. Я наркоманов-то в глаза не видел, таковых нет ни среди моих родственников, ни среди друзей. Когда стал вникать в проблему, поговорил с наркологами, посетил диспансер, понял, что ситуация очень сложная и что о ней умалчивается. Это как нейтронная бомба: ничего не разрушает, а людей косит. Существует второй мир — по хатам, дискотекам, подворотням, который нормальный человек не видит. Но он есть. Причем это бизнес для всех — наркодилеров, наркологов и т. д. Каждый наркоман за год заманивает в свои сети еще пять-шесть человек.

Полтора года назад мы на конкурсе выиграли право на аренду кинотеатра «Аврора» и приступили к его ремонту и модернизации оборудования. Откроем в марте. Планируем, что с 10 до 16 часов «Аврора» будет работать бесплатно как антинаркотический центр. В городе сотни тысяч школьников, студентов, тысячи педагогов и врачей, а собрать их негде. Мы будем привлекать психологов, наркологов, показывать фильмы, проводить конференции и круглые столы. Если надо будет, пригласим звезд. Кто там кумир у подростков? Децл? Вот пусть он перед ними и выступает, как на сцене, так и в обычной жизни.

Я надеюсь, что это даст свои плоды. Наркоманов мы, конечно, не спасем, но тех, кто еще не болен, спасти постараемся. Громко, может, будет сказано, однако я живу в этом городе, и мне небезразлично, что с ним станет через пару десятков лет. Я не врач и не могу лечить, я могу лишь организовать, стать связующим звеном. Что-то надо делать. Не делать нельзя.

— Может, лучше помогать конкретным наркоманам, милиции, медикам?

— Это бесполезно. Для медиков, как я уже сказал, это бизнес, ведь лечение стоит недешево. В милиции свои проблемы. Наркоманы после курса терапии вновь возвращаются в свою среду и через пару месяцев садятся на иглу. Есть один способ — коммуны. Химически зависимые люди живут обособленно, занимаются сообща по особым программам. Труд, свежий воздух. За рубежом это широко практикуется. У нас в Новосибирской области тоже есть такая коммуна в Искитимском районе, руководит ею бывший наркозависимый. К сожалению, государственная поддержка таким организациям не прописана ни в одном законодательстве. Как оформлять эти сообщества? Как пансионаты? Но тогда нужно предусматривать расценки, кассовые аппараты, аттестацию, налоговую отчетность, лицензирование деятельности. Упаси Господь заниматься этим по доброй воле.

— Вы тянете весь воз сами. Не пытались привлечь в это дело знакомых бизнесменов?

— Встречаюсь, предлагаю вступить в ассоциацию. Но… они отказываются. Психологически тяжело слушать их вранье. Я не говорю, что те, кто отказывает, плохие. Просто они не понимают глубины проблемы или не хотят понять, хотя я знаю сотню известных людей в городе, у которых дети наркозависимы. Сказать я об этом не могу, но видели бы вы глаза этих родителей.

	Сергей Проничев: «Я не щедрый. Я не могу помогать всем людям, которые приходят ко мне и просят денег. Всем не поможешь, а выборочно — по какому принципу? Я лучше церковь построю для тысяч людей.
	С 1992 года финансирую строительство церкви и монастыря святого мученика Евгения на Заельцовском кладбище»

— Вы верите в Бога?

— Верю. Я и воспитывался в семье, где дедушка и бабушка были глубоко верующими людьми. С 1992 года финансирую строительство церкви и монастыря святого мученика Евгения на Заельцовском кладбище. Там колокольня, магазин, котельная и вся прочая инфраструктура.

— Это стоит больших денег. Вы щедрый?

— Я не щедрый. Я не могу помогать всем людям, которые приходят ко мне и просят денег. Всем не поможешь, а выборочно — по какому принципу? Я лучше церковь построю для тысяч людей. Нельзя распыляться. Если что-то делать, то обстоятельно и надолго.

— Вам вера помогает?

— Конечно. Только не надо быть фанатиком. Религиозный фанатизм — это тоже крайность.

— В жизни многое можно было сделать по-другому, но это моя жизнь, и я ни о чем не жалею.

— Вы до сих пор в обиде на тех, кто в свое время делал вам плохо?

— Нет. Когда держишь зло, себя испепеляешь, дороже выйдет. Надо выбрасывать негатив из головы. И потом, они для меня просто учителя по жизненной закалке.

— Принято считать, что у богатых людей все есть. Можете такое сказать о себе?

— Вы о материальном? Это субъективно. У меня, например, три костюма. Мне хватает, а другому, может, 30 мало.

Мне всегда не хватало родителей. Так получилось, что мы не нашли общего языка, и это не факт, что они плохие, а я хороший. Родителей не выбирают. Сейчас мать жива, отец умер… Семья — это самое важное для человека, особенно для молодого.

— Ваша жена — тоже известный в городе бизнесмен. Бизнесвумен, если так можно сказать. Как два деловых человека, два руководителя ладят между собой?

— Мы дополняемы. Я не лезу в ее вопросы, она освобождена от моих проблем. Надо просто создать друг другу условия. Дома она, кстати, просто женщина, просто хозяйка, очень умный и обаятельный собеседник.

— Все хозяйство на ней?

— Я сам все могу — штукатурить, кирпичные кладки делать, табуретку смастерить. В детстве с дедом ходили калымить, так освоил любую работу. Правда, уже не помню, когда что-либо делал по дому. Сейчас руки мало до чего доходят.

— Есть ли у вас любимые вещи в доме?

— Ванна и кровать. Шучу!

— Вы прихотливый человек?

— В еде и одежде — нет. Картошки хватить может. С одеждой расстаюсь неохотно. Привыкаю. А в работе прихотлив. И с подчиненными строг бываю, и увольняю, и наказываю. Но это элемент бизнеса, а не жизни. Я от этого удовлетворения не получаю — скорее наоборот.

— Чем занимаетесь вне производства?

— Коллекционирую каслинское литье, холодное оружие и ордена. Такие вещи бывают, что просто дух захватывает, — история. В последнее время пристрастился к охоте и рыбалке, даже дачу построил на берегу реки. Регулярно играю в большой теннис, тренер говорит, что делаю успехи. Занимаюсь айкидо, изредка катаюсь на горных лыжах. В любое свободное время стараюсь вырваться за город. Видимо, город из меня уже все соки выпил.

— 23 декабря вам исполнится 50 лет. Для вас это возраст?

— Если вспомнить статистику, то у нас в стране средняя продолжительность жизни мужчин — 58 лет. Но мне все равно, сколько я проживу. Бог дал, Бог взял. Все зависит от того, на сколько лет ты себя чувствуешь. Я пока себе полвека не даю, но это моя личная оценка, а значит — необъективная.