В начале нового театрального сезона на вопросы «Континента Сибирь» о смыслах современного театра и его связях с цифровизацией, политической борьбой и религией ответил художественный руководитель Новосибирского драматического театра (НДТ) «Советский» АНАТОЛИЙ КУБАНОВ.
— Анатолий, вы позиционируете себя как приверженца русского классического драматического театра. Это театр, в первую очередь, психологический и реалистический. В нем актер не играет, а проживает судьбу своего персонажа в предлагаемых обстоятельствах. При этом единство психики и «физики» позволяет актеру достичь достоверности в создании образа. Неужели до сих пор не изобретено ничего более убедительного, чем система Станиславского?
— Хороший театр всегда актуален, поскольку работает с вечностью, и нет ничего более современного, чем неизбывные вопросы человеческого бытия. Убежден, что русский психологический театр не теряет своей свежести, потому что базируется на трех «Ч»: такой театр всегда о человеке, через человека, то есть через актерскую игру, и для человека, сидящего в зрительном зале. Это не моя мысль, ее сформулировал как свое профессиональное кредо гранд советской театральной режиссуры, знаменитый Андрей Гончаров. Я солидарен с этой позицией, но лично для себя дополняю ее пониманием того, что одной из главных целей подлинного театра является создание эстетически совершенного, иными словами — прекрасного.
— Если ваш идеальный театр о человеке, значит, он и об обществе?
— Да, безусловно.
— А где общество, там и политика?
— В первую очередь.
— Мы ранее беседовали с вами на тему «театр и политика» в связи с премьерой на сцене НДТ «Советский» спектакля «Жизнь за други своя» (12+), посвященного бойцам СВО. Вы тогда сказали мне буквально следующее: «Политика — всего лишь один из видов искусства». Это была просто эффектная фраза?
— Вовсе нет. Вообще в жизни все пронизано вопросами идеологической борьбы, борьбы за господство. Вот вам несколько неопровержимых исторических примеров. В истории Германии был позорный период, когда у руля в стране стоял художник-неудачник Гитлер, а в Италии — писатель-публицист Муссолини. Было время, когда нашей величественной «красной» империей руководил замечательный грузинский поэт Сосо Джугашвили. Крупнейшее в мировой истории событие — революция в России 1917 года — случилось в том числе благодаря влиянию искусства и идеологии русского авангарда. Стоит ли продолжать этот перечень имен и свершений? Политика, как и театр, управляет человеческим воображением, а порождаемые ими чувственные образы — лишь инструмент достижения господства. Сейчас борьба с Россией ведется на уничтожение, и государственный театр должен быть со своей страной и ее армией.
— Мы с вами относительно недавно беседовали о выставке Валентина Серова в Новосибирском художественном музее. Вы тогда заметили, что в наше время музей, как и театр, стал интересен еще и своей естественностью в противовес искусственному характеру цифровых симулякров. Вы считаете, что театр и «цифра» — непримиримые противоположности?
— Ну почему же? Я — реалист и прекрасно понимаю, что в эпоху интернет-тотальности цифровые технологии и электроника неизбежны в работе как поселкового дома культуры, так и крупного театра. Компьютерный инструментарий вполне может приносить театру пользу, но только как дополнительный канал социальной коммуникации. Никакой искусственный псевдоинтеллект не заменит теплого дыхания и живительного слова другого человека. Почти все стало синтетическим, все стало «цифрой»: личная и общественная жизнь, культура и спорт, работа и политика, деньги и даже любовь. Знаете, тирании бывают разные, но всеобщая цифровизация порождает, наверное, самый жуткий вид тирании — диктатуру посредственности. Ничего пошлее, чем этот технотронный мир, придумать невозможно.
— Цифровая реальность граничит с пошлостью? Почему же?
— Да, именно так. Потому что все цифровые алгоритмы предназначены для работы с чем-то усредненным, в том числе и с типовыми текстами. На выходе мы получаем не смыслы, а контент, то есть абсолютно безликую, жалкую, беспомощную серость. И сегодняшняя сверхактуальность театра заключается в том, что он своим теплым дыханием согревает озябшие в стуже цифровой бездушности зрительские сердца, а главное — способен подарить людям глубокое содержание вместо безликой информации. Протез человеческого мозга — вот что такое искусственный интеллект. На его фоне театр — это просто королевский десерт, истинное интеллектуальное и эстетическое наслаждение.
— Театр — искусство интегративное, объединяющее разные виды творчества: актерского, художественно-изобразительного, музыкального и так далее. При этом типы театров очень узко специализированы: опера, балет, оперетта, мюзикл, драма. А вот Владимир Кехман, например, позиционирует свои постановки как синтетический микс, который он сам называет «драма/опера/балет». Так сколько же осталось жить классическому драматическому театру? И какой путь вам кажется более перспективным — универсализации или специализации театра?
— Это острейшая проблема и большая опасность для отечественной сцены, когда даже театральные деятели перестают различать грандиозную универсальность театра со смысловой мешаниной, сваливая все в одну кучу.
— Выходит, такая мешанина — признак непрофессионализма?
— Чаще всего современные режиссеры делают это, чтобы прослыть будто бы новаторами и концептуалистами, а на деле получается бессмыслица. При этом бывалому зрителю смешно и одновременно скучно. Заметьте, я не спорю с тем, что драматический театр — это синтетический (в лучшем смысле слова) вид искусства, где в декорациях сквозит архитектурность, сценические телодвижения пропитаны элементами хореографии, а музыка обостряет восприятие актерской игры. Но если говорить именно о драматическом театре, то здесь есть безусловная специфика: он держится на двух китах, двух сущностных основах — тексте и актере. В первую очередь, драматический театр текстоцентричен. Именно за счет своего литературоцентризма русская психологическая драматическая школа встала в авангарде мировой театральной и кинематографической жизни двадцатого века. По системе Константина Станиславского и его ученика Михаила Чехова учился даже Голливуд. Вторая и не менее важная опора, на которой держится отечественная традиция драматического театра, — это актерская игра.
— Но ведь именно «жизнь актера на сцене» Константин Станиславский понимал как предельно синтетический феномен. В сценической игре задействовано все: и психика, и телодвижения, и внутренняя мотивация персонажа, и «тональность» звучащего голоса, и предлагаемые обстоятельства. Без этого всеединства не было бы и самой системы Станиславского.
— Вы правы. Но если современные театральные дельцы зачастую создают искусственный, совершенно безосновательный микс из несоединимого, то Станиславский отталкивался от психофизиологической природы актера. Константин Сергеевич ничего не выдумывал и не оригинальничал, он лишь открыл и очень ясно описал Богом данные, природные законы человеческого и актерского естества. При таком подходе театральное действо — это не выдумка и доморощенное новаторство очередного «гениального» режиссера Ляпкина-Тяпкина, а прикладная психофизиология, сценическая реализация тех природных законов, по которым живут тело и душа актера. Нужно понимать, что синтетичность театра не подразумевает утрату жанрово-стилевой специфики конкретного сценического действа. Настоящий драматический театр — это не микс из деревенского мюзикла и городских цвето-свето-музыкальных фонтанов, а добротный литературный текст и убедительная актерская игра. В самом начале нашего разговора вы верно заметили, что ничего более убедительного и эстетически совершенного в театральной сфере пока не открыто.
— Если актер — ключевая фигура в театре, каково же тогда место режиссера? Расхожим является представление о диктаторском подходе к режиссерскому ремеслу. Выходит, режиссер — господин, а актеры — рабы?
— У художника — кисти, краски и холст, у музыканта — его инструмент, а у режиссера — актеры, которые являются самым сложным и сопротивляющимся «материалом». Режиссер, который изображает из себя всемогущего Карабаса-Барабаса, — это фикция. Да, актеры в силу своей зависимости станут подыгрывать такому горе-постановщику, но в душе будут презирать его. В моем понимании профессионализм театрального режиссера сродни мастерству античного рапсода — сказителя, «сшивающего» в единое «полотно» разные сюжеты и повествования. Вот и современный режиссер убедителен в том случае, если ему удается соединить разные фрагменты театральной действительности: образы персонажей со спецификой конкретных актеров, актуальный запрос зрительного зала с идейным пафосом постановки. Театр — это работа в ансамбле, тут ничего нельзя сделать в одиночку.
— Древнейшие формы театральности были плотно встроены в мистериально-обрядовые, религиозные действа. Ну а в наши дни тема «религия и театр» остра как никогда. Театральная общественность Новосибирска еще очень хорошо помнит и, наверное, никогда не забудет знаменитое «дело «Тангейзера» с Борисом Мездричем, Тимофеем Кулябиным и митрополитом Тихоном в главных ролях. На ваш взгляд, соприкосновение театра и различных религиозных течений — это риск? Или позитивные перспективы тут тоже возможны?
— Конечно, крайности губительны. И многое в этом вопросе зависит от идейного содержания того или иного театрального учреждения. Если ключевые фигуры в конкретном театре целенаправленно транслируют антирелигиозную повестку, ничем хорошим это не кончится. В то же время сегодняшний театр не является синкретичным, слитым с религиозной жизнью, как в глубокой древности. Поэтому бессмысленно и ошибочно делать из театров «филиалы» религиозных организаций. Кстати, русская театральная школа нашла и в этом вопросе царственную середину. Русский театр глубоко психологичен, устремлен к вершинам духа, нацелен на постижение сложной, противоречивой человеческой души. Театр, открытый к осмыслению возвышенной поэтики сакральных текстов, в нашем случае — преимущественно христианских, обогащается этими смыслами и становится притягательным для определенной аудитории. Более того, в русской истории прошедшего столетия были примеры весьма благосклонного отношения православных церковных иерархов к драматическому театру, например, патриарх Алексий (Симанский), выходец из дворянской, аристократической среды, в юности сам играл на студенческих подмостках и весьма тепло относился к русскому драматическому театру. В этом нет ничего удивительного, ведь русская, как и европейская культура, во многом вышла из монастырских стен. Но еще раз повторю, что здесь важны мера, чувство такта и эстетический вкус.
— Подскажите театральному зрителю, на что ориентироваться при выборе театров и спектаклей? Есть ли в современном театре эксклюзивные и массовые постановки, элитарные и плебейски-площадные? Или о таких дихотомиях пора окончательно забыть?
— Это очень сложный вопрос. В двадцатом веке искусство как никогда приблизилось к масскульту, в 21-м столетии эта тенденция только усиливается. Мы живем в эпоху, когда ведется «игра на понижение». Падает качество произведений искусства, огрубляются заложенные в них смыслы, подчас преподнесенные тупо, свинцово, по-хамски. Театр тоже становится одноразовым и одномерным. И все же в нашей стране еще в советское время создана уникальная, не имеющая аналогов в мире театральная инфраструктура. Убежден, что лучшим меценатом в сфере культуры по-прежнему остается государство. А отдавать предпочтение нужно тем театральным постановкам, музейным выставкам, концертам, которые подталкивают зрителя к интеллектуальному и душевному труду, эстетическому развитию и совершенствованию. Среди множества театров и постановок лично я ориентируюсь на те, которые опираются на традиции русской психологической драматической школы.
Новосибирский драматический театр «Советский»
Новосибирск, ул. Серебренниковская, 35
Тел. +7 (383) 222-44-85
https://novdt.ru/
https://vk.com/dramteatr_nsk
https://t.me/dramteatr_nskГАУК НСО «НДТ», 630007, г. Новосибирск,
ул. Коммунистическая, 3
Реклама 6+
WPBuild.Ru