Победителей не только не судят. Их ещё иногда и не награждают. Драматический контраст с теми ситуациями, когда награждают (назначают, чествуют, славят) ни за что, отнюдь не настолько уникальными, как порой об этом говорят. Юбилейный год Новосибирского театра оперы и балета — повод вспоминать, сопоставлять и задумываться о пути, которым движется одна из самых заметных музыкальных институций России.
Пушки в театре не стреляют?
За последнее десятилетие новосибирские архивисты выявили несколько документов, внимательное чтение которых позволяет пролить свет на отдельные моменты истории Новосибирского театра оперы и балета, особенно его тыловое прошлое в годы Великой Отечественной войны. Эти тексты, опубликованные в сборниках исторических документов и на официальных сайтах архивных учреждений, хорошо известны профессиональным источниковедам, археографам, краеведам и некоторым музейщикам, но малознакомы широкой общественности. А ведь благодаря таким источникам корректируется и уточняется уже сложившийся в наших представлениях сегодня образ Новосибирской оперы начальных лет ее существования.
Привычным для многих является образ «Дома науки и культуры» (именно в таком качестве задумывалось здание театра в Новосибирске) как спасительного «ковчега», в стенах которого были сохранены от бомбежек, случавшихся в годы войны на западных рубежах Страны Советов, многие музейные «святыни». И это, без сомнения, так. За надежными стенами «Большого театра Сибири» спаслись от гибели бесценные полотна великих живописцев из Эрмитажа и Третьяковки, фрагменты сначала горевшей, а потом затопленной крымской панорамы-музея «Оборона Севастополя», государственная коллекция уникальных музыкальных инструментов из Москвы, архив Института русской литературы (Пушкинского дома) из Ленинграда, музейные экспонаты из Нижнего Новгорода (тогда Горький), Харькова, Смоленска и других культурных центров Советского союза.
Однако всё еще мало кому известно (хотя в некоторых публикациях мимоходом упоминается), что кроме «мирных» экспонатов мирового значения — скрипок Страдивари и знаменитых картин, вроде «Явления Христа народу» — во время войны в Новосибирской опере молчаливо стояли русские пушки и трофейные артиллерийские орудия. Опубликованный на официальном сайте Государственного архива Новосибирской области документ (см. слайд № 8 цифровой архивной выставки) — «Справка о скорейшей достройке здания Дома науки и культуры в Новосибирске» за подписью заведующего военным отделом обкома ВКП(б) А.И. Белоусова, датированная 28 июля 1942 года, свидетельствует: «В связи с имеющимся решением правительства Дом Науки и Культуры в Новосибирске должен быть закончен полностью строительством к 7-му ноября 1942 года, на основании чего Облисполком вынес решение о перемещении артиллерийского исторического музея Красной Армии в другое помещение, на что имеется согласие Обкома ВКП(б)».
Об артиллерийском арсенале на территории театра впервые сообщил известный новосибирский архивист и источниковед, популяризатор исторической науки и краеведения Игорь Самарин. Факт присутствия артиллерийских орудий в театре интересен, наверное, тем, что порождает лингвистически обоснованные ассоциации с известным изречением о музах, смиренно молчащих, когда пушки решительно говорят свои речи. А ещё тем, что, если бы затихшие исторические орудия «времен очаковских и покоренья Крыма», которые стояли в коридорах тылового оперного, не были исторической реальностью, подтвержденной документально, эту ситуацию можно было бы принять за прекрасную метафору. Однако исторический парадокс заключается в том, что старинные пушки в стенах театра молчали, но нешуточные баталии и противостояния всё же обрушивались на Новосибирскую оперу даже в те далекие времена, когда окончательное решение о ее создании еще не было принято.
Вообще говоря, военные и революционные следы очень отчетливо и навсегда впечатались в историю театра. Немногие помнят, что предшественница и «прародительница» Новосибирского оперного — Сибгосопера, первоначально осевшая в Омске, а затем переехавшая в Новосибирск (он тогда еще именовался Новониколаевском), рождена пламенем «пожаров» первых послереволюционных лет. Неслучайно Сибирский государственный театр (именно из него потом выделилась Сибгосопера) создавался в 1920 году под эгидой Сибирского революционного комитета — знаменитого Сибревкома. Кстати, организация Сибгосоперы совпала не только с постреволюционным временем, но и с военными годами, ведь на тот момент не прошло и двух лет после окончания Первой мировой войны, а Гражданская война в России и вовсе шла полным ходом.
Начавшееся строительство социалистического общества вроде бы подразумевало всеобщее просвещение, при этом опера как искусство элитарное не в полной мере вписывалась в идеальную картину светлого пролетарского будущего. Но кто бы мог подумать, что отцам-основателям Сибгосоперы придется защищать свое детище еще и от яростных нападок блюстителей советской образовательной системы. Развернувшиеся вокруг будущего оперного театра дискуссионные стычки на заре советской власти выплеснулись на страницы газеты «Советская Сибирь» совершенно неожиданным образом. В номере 261 от 27 ноября 1921 года на четвертой полосе рядом с некрологом памяти почившего четырьмя месяцами ранее в Неаполе знаменитого певца Энрико Карузо напечатана заметка с проблемным заглавием «Театр или школа?». Есть ощущение, что соседство на одной газетной полосе статьи о Новосибирской опере с поминальным сообщением о великом итальянском теноре было неслучайным и как бы намекало на бесперспективность, если не сказать фатальный исход затеваемого в советском Новониколаевске (конфликт отчетливо слышится и в этом словосочетании) оперного предприятия.
Неизвестный автор провокационного материала в «Совсибири», подкованный знаниями из области финансов, вполне убедительно рассчитал затраты, во-первых, на переезд Сибгостеатра с труппой из Омска в Новониколаевск, во-вторых, на полное обеспечение его деятельности в краевом центре. И, само собой, пришел к заключению о неизбежном (в условиях массовой эмиссии денежных знаков и гиперинфляции 1921 года) возникновении дефицита, исчисляемого полутора сотнями миллионов рублей, которые ежемесячно требовалось бы изыскивать в госбюджете для материального снабжения театра даже при условии сборов от продажи билетов. Вывод был однозначным. Автор с негодованием подписал сибирской опере смертный приговор: «Мы очень бедны духовно, если говорить о широких рабоче-крестьянских массах. Но из этого не следует делать вывод, что нам, в первую очередь, нужны театры, а не школы. <…> Платный театр может удовлетворить духовные запросы только состоятельного горожанина. Расходовать на такой театр государственные средства в то время, когда их далеко не достаточно для содержания минимальной школьной сети — весьма нецелесообразно. <…> Мы здесь, в Новониколаевске, должны сказать: на содержание театра ни гроша из государственной кассы! Вместо Сибоперы — школа!».
Боязно даже представить, что могло бы сейчас стоять в центре Новосибирска на месте оперного, услышь тогда представители власти подобных писателей с их идеологическими доводами и финансово-экономическими выкладками. Уж точно школы, которые могли быть построены вместо символа Новосибирска, давно были бы стерты с индустриального лица «Сибирского Чикаго» за ветхостью их зданий, а оперный театр до сих пор возвышается над главной площадью города и год за годом празднует победу над своими врагами и гонителями.
Значит, и правда, условные «пушки» гремели над Новосибирской оперой еще до строительства грандиозного здания. Думается, не станет большим преувеличением тезис о том, что вообще история оперного театра в Новосибирске — это бесконечная череда «боевых действий», из которых разные исторические персонажи выходили когда триумфаторами, а когда и беглецами с полей сражений. Среди завоеваний и побед, поражений и обид, причудливо переплетенных с жизнью оперного театра, есть один эпизод, о котором почему-то почти не рассказывают даже самой заинтересованной публике.
Обида Фрида
Едва не преданный забвению, этот эпизод подтверждается документально. А тот самый документ мог бы стать если не сенсацией, то по крайней мере одной из самых ярких и громких архивных находок последних лет по истории Новосибирского оперного. Мог бы, но не стал, ведь кроме архивистов о нем почти никто не знает и не помнит.
Необычно в этом историческом источнике почти всё, начиная с названия. «Почему я ушел», — так озаглавлен документ, текст которого опубликован в теперь уже далеком 2021 году на страницах 208-211 пятьдесят пятого номера Новосибирского архивного вестника. С наибольшей вероятностью оригинал документа может быть датирован 1946 или 1947 годом. Он хранится в Государственном архиве Новосибирской области под шифром ГАНО. Ф. П-4. Оп. 10. Д. 1. Л. 135-139. Документ относится к фонду обкома ВКП(б) — на тот момент главного партийного органа Новосибирской области. Являясь ценнейшим источником по истории открытия и первых лет работы Новосибирского оперного театра, этот текст раскрывает некоторые детали — поистине героические и довольно неприглядные — начального этапа в процессе формирования театральной труппы будущего НОВАТа.
Автором текста документа является первый главный режиссер Новосибирской оперы Наум Григорьевич Фрид. По своей форме текст тяготеет к жанру личного письма, наполненного одновременно любовью к искусству и музыкантам, заботой о театре и его коллективе, но в то же время горечью и разочарованием, обидой, недовольством, негодованием и даже злобой, смешанной с сарказмом. Тем более удивительно, что письмо это адресовано первому секретарю Новосибирского обкома ВКП(б) Михаилу Васильевичу Кулагину — в то время фактическому главе региона по партийной линии.
Когда приступаешь к чтению этого текста, тут же оказываешься сбит с толку его стилистикой, совершенно не похожей на тон официального документа. Начинается письмо литературно-художественным пассажем с элементами мемуаристики: «28-го апреля 1944 года скорый поезд № 6 Москва – Владивосток оставил на перроне Новосибирского вокзала пассажира. Пассажир заехал в гостиницу, где его ласково приняли, накормили, пригрели. Пассажир осмотрел город и в первую очередь – гордость Новосибирска здание Оперного театра. Здание было огромно, завалено кучей ящиков и запакованных статуй; по зданию бродили чужие люди и среди них пара десятков студийцев – будущих артистов хора и балета. Пассажир увидел много – незаконченную сцену, необорудованные уборные и т.д., но он увидел другое – возможность рождения из этого хаоса стройного организма театра, увидел и поверил в это. Этот пассажир был я».
Постепенно в общем настрое текста появляются подвижнические интонации. Повествователь рассказывает о том самоотверженном (без всяких преувеличений) труде, необходимость выполнения которого стала нормой военного времени — даже в театральной сфере. В тексте приведено лаконичное, лишенное всякого эгоцентризма и самолюбования, описание действительно большой работы, проделанной главным режиссером вместе с директором театра Григорием Яковлевичем Юлиановым. Здесь и материальное снабжение будущих театральных постановок в условиях жесточайшего дефицита военного времени, и собирание артистов в единую труппу нового театра со всех уголков Советского союза: «Москва, Ленинград, Киев, Харьков – новые люди, новые кадры для будущего театра. Борьба за каждого человека, за каждый метр материи, за каждую пядь земли на пути к новому театру. Бок о бок с директором театра эта земля завоевывалась».
Действительно, Фрид и Юлианов — конечно, вместе с многочисленными соратниками и помощниками — сделали невозможное: собрали артистов (с этого времени в театре громко зазвучали имена дирижера Исидора Зака, меццо-сопрано Лидии Мясниковой, баса Вениамина Арканова и многих других), подготовили театр к открытию, поставили оперу «Иван Сусанин», которая с огромным успехом и воодушевлением была сыграна и спета на «победной сцене» спустя всего три дня после окончания Великой Отечественной войны — 12 мая 1945-го.
Особенно значим фрагмент письма, в котором режиссер триумфального спектакля описывает свои впечатления от того знакового вечера. Вообще говоря, известны различные воспоминания о первом «Сусанине» на новосибирской оперной сцене, но они всё же немногочисленны, оттого ценнее следующие строки, обращенные Наумом Фридом к первому секретарю обкома ВКП(б), который тоже был участником описываемого события: «Репетиции в фойе, вестибюле, классах и коридорах. Бессонные ночи и, наконец, через год – 12 МАЯ 1945 года зал театра наполнился первым зрителем. Шел первый спектакль «Иван Сусанин». Подъемно в зале, торжественно на сцене и празднично на душе. А в конце праздника с трибуны прозвучали веские, значительные Ваши слова, обращенные в первую очередь к директору, а затем ко мне: «Сибирь никогда не забудет, что Вы сделали. Большое Сибирское спасибо».
Сибирь заслуг Фрида не забыла, но позабыл кое-кто другой. Тут-то и наступает поворотный момент в письме, характер которого меняется молниеносно, причем в диаметрально противоположную сторону: от восторгов и восхищения новосибирскими театральными победами, совпавшими с военным триумфом страны, к недоумению и язвительной насмешке над нелепостью всего происходившего. А происходило буквально следующее.
16 мая 1945-го, через четыре дня после открытия театра в дирекции и в труппе воцаряется настроение, которое иначе как нелепой сумятицей не назовешь. Наум Фрид пишет: «Громко звонил телефон в дирекции театра, позвали меня; чей-то полупьяный голос говорил мне какие-то невнятные слова ободрения и успокоения. Я долго не мог ничего понять, но наконец понял. А через час на очередной репетиции артисты театра старались не смотреть мне в глаза. Все потупились, всем было как-то не по себе. Одни скрывали глаза из-за сочувствия к обиде товарища, другие – от огромного удивления, а некоторые – от улыбки и удовольствия. Все реагировали, но равнодушных не было. Равнодушным (хотя бы внешне) был приехавший год тому назад пассажир».
Что же стало причиной малоприятной суеты, в эпицентре которой оказался многострадальный главреж? Оказывается, спустя несколько дней после открытия Оперного стало известно, что четверо участников премьерного «Сусанина» будут удостоены высокого звания «Заслуженный артист РСФСР». Счастливыми обладателями почетного «титула» в итоге стали: дирижер-постановщик спектакля Исидор Зак (на тот момент главный дирижер театра), исполнители главных ролей бас-баритон Алексей Кривченя, тенор Василий Сорочинский и бас Вениамин Арканов. Очевидно, что в этом перечне отсутствует одна из ключевых фигур Новосибирской оперы первых лет ее существования — главный режиссер театра Наум Фрид, а по совместительству — постановщик первого новосибирского «Сусанина» и автор нашего документа.
Вообще, читая письмо Фрида Кулагину, отчетливо понимаешь, что текст документа профессионально срежиссирован автором. Здесь, как в добротном литературном или драматическом произведении, есть пролог, экспозиция и завязка, развитие событий и кульминация, развязка и не слишком утешительный финал. Впрочем, некоторая драматизация повествования является лишь свидетельством высокого профессионализма повествователя, которого трудно заподозрить в неискренности. Нельзя, правда, исключать, что во взгляде режиссера на описанные события присутствовало некоторое преувеличение их масштаба, да и сам Фрид в тексте письма признаётся, что взирал на всё происходящее «с равнодушным лицом и кипящей душой». И его можно понять, ведь «художнику», обиженному на несправедливое забвение своих заслуг, вполне дозволительно использование приема гиперболизации в словесном обвинении своих обидчиков. Тем более, что дальнейший ход событий мог бы повергнуть в раздражение и уныние любого здравомыслящего человека.
Оскорбленный режиссер в деталях (хотя и без некоторых важных подробностей) описывает, как именно он не получил «заслуженного» за свои труды по созиданию труппы театра и постановку спектакля, открывшего Новосибирскую оперу. Чтобы приступить к описанию этих событий, Наум Фрид прибегает к сквозному для своего текста мотиву пассажира — заброшенного судьбой в сибирские дали случайного путника. Правда, в новом эпизоде «персонажи» и «декорации» меняются. Действие переносится с платформы железнодорожного вокзала в аэропорт: «И вот однажды самолет СИ-27 высадил на Новосибирском аэродроме еще двух новых пассажиров. Их встречали представители партийной и советской власти города, представители театра юного зрителя и др., но представитель оперного театра к встрече допущен не был».
Прибывшая делегация состояла из двух московских чиновников (их имена и должности в письме Фрида не названы), имеющих отношение к культуре и ориентированных на проверку происходящего в театральном Новосибирске с известными целями — раздать кому кнута, а кому пряника, и попутно проконтролировать ситуацию, чтобы как бы чего не вышло. Для главрежа Новосибирской оперы этот чиновный приезд, безусловно, был шансом отвоевать заслуженное звание. И, кажется, речь шла уже не только о карьерных притязаниях. Для Фрида эта награда стала делом чести — профессиональной и человеческой, а кроме того, её получение дало бы режиссеру понимание собственной нужности и ценности именно в этом оперном театре и именно здесь, на новосибирской земле. В конце концов, на войне даже простые солдаты получали государственные награды за подвиги, так неужели «генерал» сибирской оперной режиссуры в лице Наума Фрида не был достоин «повышения в звании» за понесенные труды?
«Театр — это дело беспощадное, потому что нельзя обмануть себя, а значит, нельзя обмануть и зрителя»
Дальнейшее описание отдаленно напоминает сводки с полей военных действий, где выбранные тактики ведения боя определяют исход отдельных схваток. Режиссер так продолжает непростой рассказ о попытках достучаться до делегации из Москвы: «Тут началась такая эпопея, что мое слабое перо не в состоянии этого описать. Вплоть до отлета гостей в Москву – их держали под гласным и негласным надзором. Директор театра делал попытки «прорваться», но потерпел фиаско и встречи вообще не имел. <…> За пару часов до отлета гостей в Москву – директор театра хотел повидать гостей и вручить им альбом спектакля «Сусанин». Позвонив по телефону в номер гостиницы, где жили приехавшие – директор получил ответ от нового «хранителя печати искусства Новосибирска», что гости, мол, уже уехали на аэродром, а он с чемоданами ждет машину. Ответ показался по ряду причин странным и в гостиницу был направлен один из заместителей и… о, конфуз, все гости во главе с охранявшими их товарищами оказались в номере. Пожелав доброго пути – заместитель ушел».
Сцену в гостинице можно считать верхом абсурда и несомненной кульминацией развернувшегося «спектакля». Впрочем, ничего удивительного, ведь «перфомансы», подобные описанному, в разных вариациях довольно часто случались между творческими единицами и российской властью — императорской, советской, «демократической». Наум Фрид был не первым и не последним «пассажиром», выброшенным чиновным аппаратом на «обочину» культурной «магистрали» страны. Его реакция на случившийся трагифарс была однозначной и вполне закономерной: «…пассажир, прибывший два года назад в скором поезде № 6 Москва – Владивосток ОТБЫВАЕТ В БЛИЖАЙШИЕ ДНИ В ОБРАТНОМ НАПРАВЛЕНИИ». Композиция закольцована. Финальный аккорд прозвучал. Занавес.
Но вопросы остались. И спустя восемьдесят лет их количество только возросло. Из всей массы сомнений и гипотез можно выделить главный вопрос: что послужило причиной немилости власть предержащих к главному режиссеру Новосибирской оперы?
Возможно, ключом к этой загадке является само имя Фрида, русифицированная версия которого (Наум Григорьевич), конечно, не в счет. Аутентичный вариант имени — Нахим Гецелевич Фрид, выдающий еврейское происхождение его носителя, в послевоенные годы мог быть для гражданина СССР фактором дискомфорта. Негласная политика Страны Советов в то время ставила на паузу судьбы многих выдающихся ученых и деятелей культуры, родословная которых восходила к «двенадцати коленам Израилевым». Вероятно, по той же причине заслуженной награды не был удостоен и наш герой.
Попутно, правда, возникает дополнительный вопрос: если еврейские корни помешали Фриду получить заслуженного артиста, то почему подобные обстоятельства не стали препятствием на пути карьерного роста главного дирижера театра Исидора Зака, которому всё же была пожалована награда того же достоинства? Но не будем забывать, что пройдет всего четыре года и Исидор Зак покинет свой пост, уедет из Новосибирска, а вернуться на ту же должность в НГАТОиБ сможет только в 1968 году. По какой причине? Вопросов снова больше, чем ответов.
Удивительно, но судьба Наума Фрида, несмотря на его неугодное происхождение, за пределами Новосибирска сложилась в общем благополучно — и в творческом плане, и в личном. После увольнения из «Большого театра Сибири» и отъезда из Новосибирска Фрид продолжил ставить не только оперные, но и драматические спектакли по всему Советскому союзу — в Москве, Саратове, Белоруссии, Таджикистане, Башкирии, Армении. Но даже работая и живя за пределами Сибири, Наум Фрид оказался неразрывно связан кровными узами с Новосибирском с и его историей, ведь женился он на девушке с необычным и редким именем Ольда (в некоторых источниках упоминается как Ольга). Ольда Николаевна Михайловская — младшая дочь писателя и инженера Николая Георгиевича Гарина-Михайловского. А ведь в соответствии с его экспертным мнением железнодорожный мост через реку Обь был в итоге построен не рядом с Томском, а вблизи деревни Кривощёково, которая впоследствии (во многом благодаря именно этому мосту) выросла в огромный мегаполис — нынешний Новосибирск. Тем не менее обиженный Фрид с Новосибирском распростился навсегда.
Человеческая память — тем более коллективно-историческая — устроена непросто. Сегодняшний день диктует потребность в позитивных информационных поводах, манящих публику в театр и создающих вокруг новосибирской оперной сцены флёр чуда и волшебства в противовес обыденно-прозаичным историям про театральные козни и закулисные интриги. Наверное, поэтому имя Наума Фрида основательно подзабыто и не особо тиражируется в медийных историях про славное прошлое НОВАТа. Хотя сам Фрид был попросту жертвой обстоятельств, его вину тут сложно усмотреть. Впрочем, и в этой истории не всё так удручающе плохо, если иначе настроить «окуляр» и немного сместить акценты.
Вернемся к тому фрагменту письма, где постановщик победного «Сусанина» вспоминает долгожданную премьеру: «Подъемно в зале, торжественно на сцене и празднично на душе». Эти слова могли бы стать актуальным девизом сегодняшнего НОВАТа и, хочется верить, многих потенциальных зрителей вдохновили бы на поход в оперу. Кстати, в свой День рождения театр вновь подарил ценителям вокально-симфонического искусства «Ивана Сусанина», правда, на этот раз в концертной постановке. Так было ли в этот юбилейный вечер 12 мая 2025-го, как и восемь десятилетий назад, «подъемно в зале, торжественно на сцене и празднично на душе»? Читайте в следующей части текста.
ПРЯМАЯ РЕЧЬ
ИГОРЬ САМАРИН,
почетный архивист России, ведущий архивист Государственного архива Новосибирской области:
— В истории Новосибирского театра оперы и балета еще очень много белых пятен. Важен каждый новый источник. Как профессиональный источниковед могу с уверенностью сказать, что письмо Наума Фрида Михаилу Кулагину — интереснейший исторический документ. Но здесь важны детали.
Четыре трудные, но славные десятилетия Владимира Толкачева. 40 лет – это срок!
Кто адресат письма? Михаил Васильевич Кулагин — секретарь Новосибирского обкома ВКП(б). На тот момент у этой должности официально не было приставки «первый», но все понимали, что он — первое лицо в Новосибирской области. Советская система государственного устройства была такова, что в каждом регионе был орган исполнительной власти (облисполком) и партийный орган управления — обком ВКП(б). Коммунистическая партия — это и была настоящая власть. Именно перед партийным обкомом все руководители и учреждения отчитывались наиболее подробно, поэтому обкомовский архивный фонд — самый богатый в плане наличия содержательных документов, насыщенных важными историческими подробностями. Вообще, без ведома первого секретаря партийного обкома в Новосибирской области не принималось ни одно значимое решение, не совершалось ни одно серьезное назначение на ведущие должности, в том числе в культуре. Также и Фрид не мог быть назначен на должность главного режиссера оперного театра без ведома Кулагина.
Михаил Кулагин — это знаковая фигура в тыловой истории Новосибирской области времен Великой Отечественной войны. Вы только представьте, он был поставлен на свою должность в ночь с 21 на 22 июня 1941-го — практически в момент начала войны. Поразительно, не правда ли? Кстати, именно благодаря умелому руководству Кулагина как опытного управленца в годы войны был налажен процесс перевоза культурных ценностей со всех уголков страны в здание Новосибирского оперного театра. Да и не только культурных ценностей: одних только переселенцев из европейской части России в Новосибирскую область приехало больше трехсот тысяч. Михаил Кулагин буквально «сгорел» на своей должности, полностью подорвал здоровье, после войны был переведен из Новосибирска в Москву и там умер преждевременно, не дожив до 56 лет. Вот какому должностному лицу написал свое дерзкое письмо главный режиссер театра оперы и балета Наум Фрид.
Но адресанта письма тоже можно понять. Огромные усилия Фрида по созиданию оперного театра в Новосибирске были забыты совершенно незаслуженно. И, наверное, причиной такого странного забытья послужило его этническое происхождение. Но дело в том, что еврейский вопрос в послевоенном СССР — это тема, еще очень мало освоенная исторической наукой, поэтому детально комментировать это обстоятельство я бы не стал.
Что же касается сохранности самого письма, я скажу прямо: это просто чудо, что письмо в принципе дошло до наших дней. Ведь это не официальный, а личный документ. Тем не менее, письмо прошло через секретариат обкома. Более того, специфика документального обеспечения деятельности советской номенклатуры была такова, что все документы, касающиеся первых лиц, переезжали вместе с ними. Упомянутое письмо тоже должно было уехать вместе с Кулагиным в Москву, но осталось в Новосибирске, видимо, усилиями кого-то из работников обкомовской канцелярии. Кто-то из них хорошо понимал, насколько велика историко-культурная ценность этого документа и какое значение он приобретет спустя десятилетия. Так и есть. Теперь это действительно уникальный документ по истории Новосибирского театра оперы и балета.
WPBuild.Ru