Послушав, как ныне обстоят самые судьбоносные дела на планете, мы тому изрядно подивимся. Ибо статус-репорт фиксирует некое немалое и весьма загадочное противоречие. И не одно. Чем оглушительнее в России канонада преобладания внешней повестки над внутренней, тем заметнее и тревожнее зияют прямо по курсу смысловые провалы.
Если верить каноническому описанию, то наблюдается следующее. В международном пространстве лютует огромный свирепый амбал. Он привык доминировать и навязывать свою волю. Амбал всех попирает, на всех наезжает, налетает и наплывает (своими авианосцами, своими бессмысленными фантиками с печатного станка, виндоусами, айфонами, ынтырнетами и прочими масками). В последнее время он усвоил кликуху «глобалист» и окончательно распоясался. И вот мы, россияне, подходим к нему, к огромному и мордатому, хватаем и трясём его за воротник, третируем по ланитам, валтузим агрессора тудыть-сюдыть и жестоко вопрошаем: «А ну-ка, амбал, быстро, дай нам гарантии безопасности. Ты чё, не понял? (Мордой его об стол.) Плохо слышал? Слушай сюда, гарантии или жизнь, всосал?» Амбал бледнеет, краснеет, зеленеет, хренеет и смущенно буравит нас зенками. В его непонимающе-укоризненном взоре читается: «Какие-какие гарантии? Чего гарантии? Кому? В каком смысле при таких-то обстоятельствах?» Перманентно наплывающий/наезжающий субъект чувствует, что его натягивают, но не въезжает, куда. Когнитивно-амбивалентный диссонанс, стоп, камера. Амбалу плохо.
Нет, может я не прав, но в этой почти Ван Гогом нарисованной картине мира что-то не сходится. То ли амбал не так лют, как утверждается в презентации игрового эпизода шоураннерами, то ли мы ничего у него не требуем, а просто приглаживаем ему галстук, то ли Ван Гог переборщил с абсентом, то ли мы все перебрали борща. Какие гарантии безопасности нужны тому, кто не боится дергать мирового тигра за ус, полагаясь, видимо, на свою силу – кроме этой самой силы, если она, конечно, у него есть? А если нет? Амбал с тигром в шоке. Мы в недоумении.
Ходили слухи, что та самая гарантия – это неприближение НАТО к границам РФ. Нераспространение его на Украину, например. А если НАТО откажется? Ни разу не произнесенный голосом ответ витает в воздухе: тогда мы сами пойдем ему – нате, навстречу. Распространимся на Украину. И тем самым обретем границу с НАТО, не дожидаясь милости от НАТО, исключительно в знак протеста против желания НАТО обрести границу с нами. И когда ещё оно, тяжкое на подъем, соберется принять Киев в свои ряды? Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?
Вообразим на троих: Украина включена в РФ, а НАТО (страны, с которыми Украина граничит с запада) – впритык: так вот же оно, вожделенное счастье. Я не против. Я только хочу сказать, что вся эта история отдаёт искусственностью и натянутостью. Если мы хотим отодвинуть, а не приблизить НАТО, борьба за освоение Украины не имеет ни малейшего смысла.
Если мы и в самом деле озабочены «безопасностью», как гласили недавно предъявленные Западу меморандумы, то мы настолько усердно боремся за неё, что сам предмет борьбы куда-то запропастился. Выкинули его, чтоб не мешался под ногами, пока мы деятельно заботимся о нем. Спросим среднестатистического россиянина, когда он ощущал себя безопаснее – осенью ли, до того, как наши власти резко возбудились его безопасностью, или сейчас, после всех ультиматумов, многонедельной перебранки, перемещения войск, указов о признании и т. д. Ответ, который получаешь ежедневно в частных разговорах, очевиден как таблица умножения. Я понимаю заботливых депутатов ГД, которые только что проголосовали поднять ранее уже достигнутый двадцатилетними президентскими трудами уровень безопасности ещё выше – так чтоб она подступила к самому горлу. Парламент не место для подобных дискуссий, но кто-то должен сообщить избранникам о том, что что-то идёт не так.
Если безопасность и стабильность – наша цель, как провозглашалось миллион раз в двухтысячные в пику нестабильным девяностым, то у нас на дворе измена идеалам. Мы вляпались в самые дремучие 90-е, какие можно представить, тревожные и дикие. Фактически всё, чего мы добились, якобы преодолевая их –это вытолкнули их изнутри России в окружающее пространство. И ныне по-прежнему всем скопом сидим, погрузившись в них по уши. Политтехнологическое оформление конфликта с международными соперниками напоминает цинизмом, манипулятивностью, стилем обманных вербальных и невербальных движений отечественные избирательные кампании 1996 – 1999 годов, неотразимую педагогику Бориса Абрамовича Березовского. А как же подлётное время – категория, вряд ли известная политтехнологам 90-х? Дык подлетное время из давно потерянной Прибалтики нисколько не лучше, чем на украинских траекториях. Так что и тут мимо сути.
Кукольный театр
В 1998 году я с тогдашним губернатором Новосибирской области Виталием Петровичем Мухой и незабываемой звездой той ещё, доподлинной, долондоновской ГТРК «Новосибирск» Ларисой Романовой ездил в Минск. Одно из впечатлений: как остолбенел перед огромным монументальным зданием в центре белорусской столицы с надписью что-то вроде «Бялорусский дзяржаувный театр лялек». Соображал, что это такое. Вот, кажется, Лариса и подсказала. Игорь Смольников недавно классифицировал у нас на сайте разновидности «куколок». Так я ему подброшу «державных лялек» в реестр, если он ещё с ними не встречался. Но, думаю, мы все с ними виделись. Державные ляльки – это такие чудаки, которые никак не определятся, настоящие они или нет.
Ну, скажем, как тот попсовый царь, который предпочитает советский гимн, через день «служит народу», припадает к воле большинства как источнику легитимности, чтит Дзержинского пополам с Иваном Ильиным и во славу Ильича борется с империализмом от имени госкапиталистических корпораций. Как прочие агенты инобытия, заметавшиеся, заметая следы, на идентичностной развилке между Давидом и Голиафом, между усатым колхозником и Николаем Первым, между Тотилой и Юстинианом, да в ироническом итоге почти попавшие: и в агенты небытия, и в Америку (пощекотав перстом указующим заветную кнопку с надписью «в рай»).
Самое печальное и странное в происходящем – то, что карнавал вопросов-ответов «война или не война», «нападем или не нападем», «нападут или не нападут», чему быть завтра или послезавтра в вопросах войны и мира, заказать похоронки или доставку еды, разверзается абстрактно над головами безмолвствующего скопища статистов, которое иногда в агитках, а иногда в диссертациях анекдотически именуется «великий российский народ», суверен на собственной земле. Суверена никто не спрашивает, чему быть дальше. Да он и не особо колышется, чего там. Как так, почему слуги народа решают за народ, с кем ему воевать и зачем? Суверен обреченно тупо ждёт, что ж где-то там порешит верховный слуга – этот уверенный в себе субъект, пользующийся любовью и поддержкой, будто принц-администратор из «Обыкновенного чуда». Как главслуга велит, так и будет, гласит официальный идеологический принцип величия поднявшейся с колен России. И опять же замечу, что тут нет критической позиции. Я не люблю 1789 год и не очень верю в «народы-суверены», однако популистская апелляция к «народу», к «простым людям», к «воле большинства» не слазит с языка у самих же ныне правящих персонажей от мала до велика – которым как раз и не помешало бы пройти идентификационный тест, думаю я, в каком месте они игрушечные, в каком доподлинные. Перепроверить, кто они, люди или ляльки.
Жан-Жак Руссо, вероятно, диагносцировал бы происходящее как процесс десуверенизации, демонтажа суверенности с соответствующими выводами для будущего российской государственности. По сути уже лишенной адекватной политической субъектности, замененной патетическим суррогатом – агитационно-пропагандистской и паро-силовой машиной «президентства», летящей на подмогу Китаю. А Владислав Сурков, не сходя с места, узрел бы в этой обреченности истинный апофеоз суверенизации. Но Китаю, чей конфликт с США был центровым последние несколько лет, а теперь ушёл в тень нашего героизма, мы однозначно вспомогли. Заткнули грудью амбразуру с поднебесным сектором обстрела. Китайцев-то жалко, их много. А нас чего жалеть, нас и так уже мало. Председатель Си на рожон не лезет. За него лезут…
Сорок лет спустя…
В следующем году исполнится сорок лет с тех пор, как мы последний раз тут были – вот на этом самом пороге. Помню, как в сентябре 1983-го мы стояли с нынешним известным новосибирским политтехнологом Яковом Савченко на втором этаже 10-й школы (ныне гимназии) возле огромного стенда с вырезками из газет (экран информации о международном положении, как тогда водилось) и ожесточенно дебатировали, кто прав, кто виноват в падении свежесбитого корейского «Боинга» (я был в восьмом классе, он в девятом). В те дни вся страна ломала об этом голову, а впрочем, и весь мир, гадая о последствиях.
Обстановка стала совсем истерически-экзотической. В советские годы военные парады по случаю майских или ноябрьских праздников было принято репетировать ночью, причем достаточно тихо. В районе 4-5 ноября 1983 года, дислоцируясь на улице Депутатской в центре города, часа в два ночи я не спал, но не могу сказать, что обращал внимание на шум, возможно, доносившийся с площади, и вдруг… Как сейчас помню этот невыносимый ужас – комната и весь мир за окном начали беззвучно наполняться ярким красным светом. Когда я пишу это, я примерно помню, как это выглядело. Окружающая действительность за окном внезапно стала багряной. Нас не учили в школе, с чего начинается ядерный взрыв – но это домысливалось без инструкций. Интерпретация светового видения была апокалиптической и мгновенной – оп, началось. А на самом деле военные новосибирского гарнизона, помаршировав, то ли решили порепетировать также и салют и разово пальнули, то ли запустили осветительную ракету в центре мегаполиса. Это сейчас пиротехнические фонтаны под окнами – обыденность. В ту пору внеплановый выстрел потряс сознание. Долго лежал я, помню, под одеялком, приходя в себя. Смешно, но состояние было такое, словно вернулся с того света. С яркого красного света. Хотя наука учит, и видео это подтверждает, что вспышка должна быть белой. Ну, мы-то красными были, не белыми. Верили в своё.
Что важно отметить: в годы, когда с окончания цикла больших войн первой половины столетия прошло не так много времени, культ антивоенного движения служил необходимым атрибутом даже самой ястребиной политической линии. Сейчас, похоже, рассосалось само понятие – никто не понимает, откуда могли бы взяться странные люди, ставящие своей задачей тупо неприятие войны, неважно какой, но как таковой. Однако прежде они водились в изобилии. Помню, в конце той бодрой осени 1983-го советские газеты сообщили: ширятся антивоенные настроения в США, всё больше американцев не согласны с планами империализма развязать мировую бойню; признаком отрезвления служит только что вышедший на экраны США фильм «На следующий день», в котором показаны жуткие последствия ядерной войны для жителей американских городов (сегодня он доступен не только на ютубе, но и в видеотеке «Электронного города»).
И, естественно, нужда в антивоенном движении щедро уступалась потенциальному противнику – это их там, жаждущих войны, должны урезонить собственные граждане, учили нас политинформаторы и СМИ, а у нас-то кто кого будет урезонивать? Нет, у нас в СССР, разумеется, тоже не без антивоенного движения – мы ж не зря окопались в авангарде прогрессивного человечества, служа передовым примером и образцом – и движение, конечно, достигает у нас невиданного размаха, а занимается тем, что гневно протестует против коварных планов НАТО и американского ВПК. Вот так выходят граждане строем на улицы Новосибирска или там Нижнего Тагила и давай гневно протестовать против планов. Пентагона. По-моему, даже иногда телеграммы пытались отбивать… в Пентагон или хотя бы в американское посольство, чтоб они там скорее унялись (впрочем, в этом не уверен, возможно, путаю). А потом возвращались в цеха и с новой силой принимались ковать… гостинцы для отправки за границу или на другой континент.
Иронии не хватало почувствовать симметрию ситуации и додуматься до гипотезы, что и там «куют» с такими же «оборонительными целями», «чисто обуздать агрессора», только агрессор для них мы, как для нас они. Подразумевалось, что наши-то прошедшие сталинскую школу вожди – милашки-добряки в сравнении с извергами Рейганом и Тэтчер, которые привыкли ежедневно за завтраком закусывать печенью своих угнетенных трудящихся. Поэтому восхваляемый пример Голливуда отнюдь не побуждал Мосфильм аналогично смутить советских людей ядерными кинематографическими ужасами. Зачем? По экранной фактуре всё верно, безобразие сущее, но мы-то тут причём? Это всё они. Между прочим, в американском трагическом фильме момент, кто первый начал, кто агрессор и кто виноват, не получил однозначного освещения. Точка зрения фильма: никто не «начал», но «никто не хотел уступать», и оно «началось». Как-то вот так само собой, структуралистски-бессубъектно. Все так сильно этого не хотели, что оно случилось. Но, информируя о ропоте и сомнениях в тылу неприятеля, советский агитпроп воздержался поближе познакомить собственное население с кинематографическим плодом западной рефлексии. Тому несколько причин. Рассмотрим одну из них.
Повторение – нема учения
Много позже, читая воспоминания лиц из военного и политического руководства, мы узнали, какую позицию навязывал в Кремле и на Старой площади тогдашний министр обороны и член политбюро ЦК КПСС Дмитрий Устинов. Всю жизнь занимавшийся изготовлением оружия, сталинский нарком к 80-м годам был очень доволен тем, что мы, наконец-то сравнялись военной мощью с Америкой. Мемуаристы описывают, каким энтузиазмом переполнял маршала этот факт и рассказывают, насколько рьяно он настаивал, чтобы драгоценная гора оружия не ржавела втуне, а так или иначе шла в ход – с целью ну, если не испепелить, то хотя бы осадить супостата ужасом своих размеров. Устинов прямо потирал руками в предвкушении удовольствия, как бы найти повод «врезать» империалистам (так тогда назывались глобалисты), для чего неизменно призывал вести себя с ними пожестче.
С думой о городе. Кстати, а у кого отнимает голоса на выборах Игорь Украинцев?
Предварительно как следует накачав мускулы, очень хотелось проявить твердость, продавить врагов новой волшебной брутальностью громадья сил. Вдарить им где-нибудь по мордасам, ничего не страшась, а потом ощетиниться ракетами/танковыми стволами, дав пентагоновцам сбиться со счета, ошеломлённо пересчитывая их. Повергнуть – не в нокаут, так хоть в нокдаун. То, что эта игровая установка была не менее рискованной и катастрофичной, чем замыслы любых реальных или выдуманных стратегов по другую сторону потенциальной линии фронта, не вызывает сомнений. То есть одергивать фанатиков нужно было по хорошему в равной степени там и тут. Рейган со своими фразочками «Я объявил Россию вне закона, бомбардировка начнется через пять минут» встретил достойных противников, разве только менее публичных. У советских лидеров фуражки горели не менее ярко, чем у их антагонистов с берегов Атлантического океана. И тут было кому числить пацифизм гнилым, как раздавленные помидоры.
Но антивоенная риторика, всё же задававшая тон в политическом дискурсе тех лет, зарождалась не на пустом месте. И у нас, и на Западе слишком много ещё находилось в строю тех, кто помнил 40-е годы. Война действительно повсеместно воспринималась как реальность абсолютного зла. Характерно, что Устинов, проведший Великую Отечественную в Ставке и в заводском тылу, был главным инициатором советской афганской авантюры. В то же время Генеральный штаб, укомплектованный фронтовиками с передовой, такими, как Огарков и Варенников, категорически возражал против бессмысленного кровопролития.
Однако, как это часто заведено у Господа Бога, противоположности перетекают друг в друга, абсолютное зло и абсолютное добро внезапно оказываются странным образом связаны. Именно война, страшная победа в ней, гордость этой запредельной былью, уникальной, немыслимой и непереживаемой, в сочетании с осознанием невозможности не то, чтобы это ещё раз повторить, но даже просто представить и понять, как такое было возможно, и сформировала достоинство человека, которое легло в основу русско-советской идентичности XX века. Та война же – это цепь невероятных ужасов и чудес: не поддаётся объяснению ни жуткая неподготовленность объективно более сильной и качественно вооруженной армии 22 июня, ни её беспомощное отступление до Москвы, ни последующий реванш из ничего в стиле птицы Феникс, при потере такого объема экономически развитых территорий. И это лишь макроуровень, а что творилось на уровне высоты, деревеньки, роты, эвакуированного в чистое поле авиационного завода – не менее того превосходит всякое воображение. Это было невозможно – и именно поэтому было. Было бы возможно – ничего бы не было. Капитулировали и исчезли бы осенью 1941-го в рамках простейшей из возможностей. Русским так не интересно.
Зато когда победу пустили в тираж, когда начали трындеть о ней на каждом углу, в каждом кабинете воспитательной работы, на каждом «мероприятии для молодежи», это смело можно было отнести к рубрике «идеологическая диверсия». Растиражированность войны в кинематографе, в шквале официозно-глянцевой мемуарной литературы, к 80-м годам достигла апогея и пародийно переосмыслила главное. Кукольность внедрялась как норма. Начинали с образа врага (вспомним массированные образы нелепых фашистов, словно скопированные с гвардейцев кардинала в фильме «Три мушкетера» 1978 года), но «скажи мне, кто твой враг, и я скажу, кто ты» – маляр узнаваем по подобранным им краскам, он в них с ног до головы. Так разрушался, точнее, разлагался и деградировал СССР, забалтывая создавший его неповторимый опыт. Так один человеческий тип, на историческое мгновение зафиксированный в хрониках, перешагивал через себя, перетекая в нечто другое, игрушечно-совочное, постсоветское. Закономерно, что к началу 90-х страна будто бы снова вернулась в детство, обнулилась и опять попыталась встать и взрослеть. Но успешно ли?
«Новейшие русские»
«Лишь бы не было войны» несколько десятков лет оставалось идентификационным паролем, способом распознавания «свой-чужой». Сегодня страна может месяцами балансировать на грани, которую общество вопреки всем заявлениями МИДа о лживости западных инсинуаций воспринимает как именно грань войны и мира. Но не видно никакого «антивоенного движения». Никто не усматривает причин возражать. Всё нормально! Искусство (пропаганды) требует жертв. У меня нет на этот счёт никакого оценочного суждения. Только наблюдение, что при всех консервативных поползновениях имени господина Мединского страну сейчас населяют люди, радикально ушедшие от своих далеких теперь предшественников. Убеждаю себя, что, всё-таки, люди, а не «державные ляльки» на верёвочках, бездействующие лица игры в имитацию. Не хочется верить, что Россия окукливается.
Вот Путин только что «признал» «республики», как всем известно – бутафорские. Вероятно, это временный промежуточный шаг для оформления и катализации дальнейших событий. Условие для того, чтобы в Донбассе состоялись «референдумы» и республики «попросились» в состав РФ.
С политологической точки зрения всё очевидно и положа руку на сердце ни один эксперт в РФ в том не сомневается: приобретение новых территорий призвано продублировать эффект 2014 года. То есть гальванизировать закономерно стареющий и увядающий президентский рейтинг, при том, что никакого преемника у Путина нет и не будет, а выборы-таки назревают.
И в то же время опасно мельчить. Повторить Крым спустя 7 лет можно лишь увеличив ставки. Наша экономика предполагает инфляцию: сегодняшний «Крым» называется не «Донбассом», а уже всея Украиной.
Присоединение Украины, пафосное восстановление восточнославянского единства – вот же единственное средство, решающее основную задачу, если задача ставится так: продолжать крепчать, практикуя неэффективную экономическую модель, ничего в ней не меняя, махнув вообще на экономику рукой («не царское это дело»). Не меняешь ничего в стране – меняй страну. Вожделенная другая страна (куда сольются РФ, Украина и Белоруссия) – специфический персональный способ Владимира Владимировича «валить из России», которую он построил.
В новой стране, вероятно, «Великой России», должны жить новые люди – вероятно, «новейшие русские». И снова к теме идентичности: сто пятьдесят лет назад Тютчев, будучи в этом совсем не одинок, озабоченно рефлексировал по поводу немецкого колосса, на глазах воздвигающегося в Европе. Бисмарк строил «второй рейх», бросая по ходу в пространство интригующие формулы, вроде той, самой знаменитой: «Единство быть может спаяно железом лишь и кровью». «Но мы попробуем спаять его любовью» – возразил ему русский поэт и дипломат XIX века. Понятно, что он имел виду. Православное, от апостола-любимчика, «Бог есть любовь» ну и плюс прямое желание противоречить немцам –отстраиваться от них, упрямо утверждая собственную идентичность «с точностью до наоборот».
Конечно, это очень интересный для своего времени цивилизационный тезис. Но ещё интереснее то, что сегодня никто уже подобной отстройкой больше не мотивируется. Если Путин «кует» единство славянского рейха, то ничтоже сумняшеся по лекалам Бисмарка, а не Тютчева. В каком месте «любовь» к обитателям берегов Днепра концентрируется у Сергея Лаврова, Марии Захаровой или Владимира Соловьева? Откуда торчит у них русофилия, в которой проявили бы себя эти признанные специалисты по русофобии? Вопросы без ответа.
Но, как бы то ни было, если верить Тютчеву, то, в чем «предшествующие русские» искали себя – привет Мединскому – ныне больше не актуально. Допустив, что это хорошо, необходимо признать Мединского с его статусом культурного генерала не более, чем «лялькой», игрушечным реакционером. Путин же тогда – новый Бисмарк, ура. Почему нет? Только кто тогда у нас Вильгельм I ?
WPBuild.Ru
С подлётным временем — странный аргумент. Граница с «Прибалтийскими тиграми» с гулькин нос по протяжённости. И контролировать там противоракетами пусковые установки относительно легко. С обратной стороны от них Калининград. С севера — Балтика с русским флотом. С юга — союзная Белоруссия со своей ПВО. То есть потенциальные «прибалтийские» ракеты будут перехватываться со всех сторон.
Украина — совсем иное дело. Во-первых — насколько она вдаётся в территорию РФ своей? Сколько потенциально разных курсов у пущенных оттуда ракет? Москва, города на Волге, Кавказ, Урал. Во-вторых, насколько легче спрятать комплексы в лесах вдоль гигантской по протяжённости границы Украины с Россией и насколько труднее их там отследить? В-третьих, насколько труднее перехватывать с точки зрения географии?
И в связи с этим вопрос — так ли глуп верховный и точно ли его аргумент «мимо сути»? Что он, встал с постели утром и такой себе думает: «- Эх, скукота, скукотища… Убью-ка я несколько сотен тысяч россиян и украинцев и пошатаю экономику половины мира!»?