Выставка Вадима Иванкина – эффектный восклицательный знак новосибирского галерейного сезона 2021-22. Восклицание с насыщенной «визуальной акустикой» – с переливами эха, с обертонами.
Музейно-выставочная жизнь этой зимы словно берёт отыгрыш за долгое замирание жизни обыденной – за пустые улицы 2020-го, за оглушительную тишину классов и офисов, за прореженные зрительные залы 2021-го. За весь тот долгий период, похожий на один томительный, закольцованный во времени день.
Новосибирский государственный художественный музей под финал 2021-го выдал целую обойму вернисажей, каждый из которых в принципе мог бы быть воздаянием за двухлетний «день сурка». Даже по отдельности. А тут они вообще кучно – или в стык по графику, или вообще одновременно, в соседних залах. Общесибирский фестиваль керамики, триеннале графики, выставка аристократического портрета из фондов Исторического музея, выставка Эриха Борхерта, олицетворяющая стиль Баухауз (но не его архитектуру и дизайн, а визуальный нарратив), выставка русских маринистов позапрошлого века – плотность материала для нестоличного музея буквально ошеломительная.
В этом визуальном потоке персональная выставка Вадима Иванкина могла бы оказаться линейным событием, этакой изюминкой в ящике изюма. Впрочем, изюминка тоже была бы большая, монументальная: выставка-то юбилейная и посвящена 60-летию художника. Весомость придала одна лишь только вводная с регалиями. Вадим Иванкин – член Союза художников России (1989), председатель Новосибирского регионального отделения ВТОО «Союз художников России» (с 2006), Заслуженный художник Российской Федерации (2007), действительный член Российской академии художеств (2018), академик Китайско-Российской академии изобразительного искусства (2016), лауреат премий губернатора Новосибирской области в сфере культуры и искусства (2005, 2008), профессор (2008). Награжден Золотой медалью Союза художников России (2008), медалью «За заслуги перед Академией» Российской академии художеств (2017). От экспонентов с таким количеством регалий и заслуг публика привыкла ждать чинных выставок-антологий, где всё дышит спокойной созерцательностью.
Но не тут-то было. Во-первых, для обычной чинно-отчетной «персоналки» мир Иванкина слишком упруг и провокативен. Например, экспозиция автопортретов, ставшая одной из слагаемых этой выставки – лихой такой разрыв шаблона «портрет юбиляра». Описать словесно эту серию трудно – она из разряда «надо видеть». Благо выставка идёт до 6 февраля и времени для вдумчивого просмотра всем хватит. Во-вторых, Иванкин в числе прочих дарований имеет и собственный навык организации выставок. Десятая юбилейная региональная художественная выставка «Сибирь» или четыре новосибирских межрегиональных художественных выставки «Красный проспект» – это события, для которых энергия Иванкина была решающим форм-фактором. Иванкин знает, как подать материал ярко и с эмоциональным эхом. И на собственном вернисаже он отнюдь не оказался сапожником без сапог. Показал грани творческого эго и детально, и без тщеславия. Со здоровой творческой гордостью. Например, в числе экспонатов есть работы, нарисованные битумным лаком – в редкой и весьма капризной технике. И как, спрашивается, таким не погордиться?
Академичная провокативность, монументальное озорство, сакрализованная ирония – эти странные определения, пожалуй, точнее всего ложатся на это зрелище. Имя выставке – «Апокрифы от Иванкина».
При слове «апокриф» всякий начитанный гражданин ощутит в душе бодрящую вибрацию. Ибо изначально апокриф – это неканоничное, непризнанное Церковью или Синагогой дополнение в Новому или Ветхому завету. Обе авраамические религии во взгляде на апокрифы единодушны. Использование таких текстов в богослужении, да и вообще избыточно тщательное их изучение – довольно надежный путь к обструкции от РПЦ, из Ватикана или Иерусалима, изысканный способ разрушить свою священническую карьеру.
Впрочем, степень предосудительности у апокрифов все же разная. Есть, к примеру, апокрифы дозволенные, принимаемые церковными властями если не благожелательно, то хотя бы нейтрально. Это около десятка книг, которые служат как бы дополнением к основным новозаветным писаниям. На другом же полюсе апокрифы еретические – сектантские тексты раннего Средневековья или более поздние мистификации. Всякие евангелия от Иуды, тибетские евангелия и прочая отрада Дэна Брауна.
Солистка НОВАТа София Бачаева: «Ты всегда идёшь вслед за своим голосом»
Проект, содержащий в имени слово «апокриф» – довольно тонкий лёд в эпоху, когда прослойка религиозно обидчивых граждан демографически невелика, зато активна и голосиста. Тем не менее, Вадим Иванкин отважился.
И да, первооснова его замысла – иконопись и фресковая живопись Византии и Руси. Спойлер № 1: религиозное эго зрителей не пострадает. Спойлер № 2: воцерковленности от зрителя не требуется. Ибо темперные картины Иванкина – это не повторение библейских нарративов, а современное осмысление художественных открытий, сделанных Византией и Русью. Названия многих картин подчеркнуто визуалистские или вообще сугубо техничные: «Эскиз четырех фигур на сумеречном фоне с внутренним источником света», «Эскиз тёмной комнаты с тремя фигурами», «Эскиз женской фигуры в первый день новолуния», «Желание летать», «Встреча в пути».
Фото и реальность: нужно ли строить Берлинскую стену в центре Новосибирска?
Зритель, знакомый с библейской матчастью, без труда восстановит в памяти каноничные названия всех сюжетов, а зритель, с ней незнакомый, получает право на сугубо эстетсткую созерцательность. Или на игру «Найди точки стыка иконописи с супрематизмом и кубизмом, точки диалога Рублева и Родченко». Длинные торсы, изогнутые в поклонах или молитвенном экстазе, маленькие, словно детские (точнее, ангельские) ступни, вазообразные плечи – все вполне узнаваемо для наследия Рублёва или Феофана Грека. Но композиционно оставаясь в цитатном пространстве допетровского искусства эти картины абсолютно современны: Вадим Иванкин вводит в мир церковной фрески и иконы всё то, что рисующее человечество на сей день нажило-накопило по части интерпретации света, цветового спектра и многомерного пространства.
Это и впрямь увлекательная игра, предложенная Вадимом Иванкиным зрителю – она одновременно и эрудистская, и вполне почтительная к первооснове. Без иронии, обидной для воцерковленного зрителя и без религиозной патетики, душной для зрителя-атеиста. А то, что Иванкин «может в иронию», причем в иронию жесткую, даже сумрачную – об этом очень наглядно сообщает вышеупомянутый цикл автопортретов на той же самой выставке.
Но красота художественной уместности в том и состоит, чтоб угнездиться в контексте, который как раз такой вишенки и дождался. В этом смысле Ивакин – настоящий ас тонких граней.
Более того, цикл темперных «апокрифов» смотрится даже как резюме целой ветви отечественного постмодерна. В 1970-х подуставший от «сурового стиля» соцреализм дал художникам отмашку на ретроспекции. А конкретно – на осмысление наследия Ренессанса. Художникам новое цитатное пространство понравилось: выставочные залы и страницы журнала «Огонёк» быстро заполнились студентами-стройотрядовцами, написанными во вкусе Ботичелли, бамовцами а ля Кранах и Брейгель, московскими чаепитиями в стиле четы Арнольфини, нефтяниками в духе габсбургской Испании (резиновые сапоги-болотники так удобно прорисовывать на манер ботфортов, а из штормовки отлично получается кафтан).
Второе русло олицетворялось интерпретаторами отечественного Возрождения. В котором, как известно, главная фигура – Андрей Рублёв.
С ретроспекциями из средиземноморского и северного Возрождения отечественный арт-мир наигрался уже к концу 1980-х. Наигрался настолько, что такой почерк уже стал demodé, избыточно частотной приметой эпохи. Зато ретроспекции фресок и иконописи попали в идеологический мэйнстрим – в кудрявые волны патриотического постмодерна. И поплыли в нём горделивыми ладьями.
Впрочем, даже одобряемое и продвигаемое искусство имеет свойство утомлять, когда оно миновало свой накопительный рубеж. На обилие витязей, ангелов и златых ликов общество в конце концов отозвалось прозвищем «рублёвщина». В кино-мире, к слову, имеется сходное слово «тарковщина» – язвительное обозначение эпигонской волны высокопарно-пустых картин с томительными паузами, громоздкими ближними планами и саунд-гарниром от Шнитке. Исповедники у рублёвщины и тарковщины совершенно разные (чаще всего даже враждебные друг другу). Но по прихоти судьбы эти два феномена в итоге слиплись в пару и до сих пор бродят по периферии русского арт-мира, как те стрёмные близняшки из заснеженного отеля «Оверлук».
Создавая свои «Апокрифы», Вадим Иванкин дал рублёвщине довольно звонкий щелбан в её позолоченный поталью лоб. А живописи допетровской Руси вернул звонкую прозрачность и дуновение небес – то, что в древних книгах звалось роскошным словом «аир». У Иванкина «горний мир» сияет без единого грамма сусального золота – своим естественным внутренним светом.
WPBuild.Ru