В Новосибирске прошел фестиваль театральных премьер «Внезапно», в котором приняли участие «Старый дом», «Первый театр» и «Красный факел». Объединяющие шесть спектаклей цепи неочевидны — действа разные, от камерного перформанса «Грибы» до масштабного театрального полотна по Сухово-Кобылину «Дело». Чтобы артикулировать общность подходов, организаторы собрали public talk в Центре культуры и отдыха «Победа».

В дискуссии приняли участие режиссеры, культуртрегеры и один драматург — автор пьесы «По грибы» Наталья Зайцева. Режиссеры Андрей Прикотенко (постановщик «Петерс» и соавтор Достоевского по «Идиоту»), Олег Липовецкий (художественный руководитель международного драматургического конкурса «Ремарка») и Георгий Сурков (режиссер «Мультиков») сходу открестились от продуманного моциона при выборе нового названия (так в театре называют литературную основу грядущей постановки). Сурков так и сказал: «Именно такие диспуты заставляют обдумывать, как же это на самом деле происходит — я никогда не руководствуюсь задачей, чтобы в основе была проза, или современная драматургия, или классика». Андрей Прикотенко вообще совершил каминг-аут: «Я не планировал ставить Достоевского — я его всегда боялся, еще со школы, когда нас портретами классиков обвешивали».

Внезапность и незапланированость — в соответствии с брендом нового фестиваля — в собравшемся узком круге оказались мейнстримом. Размышляя об основном течении, о необходимости рассказывать истории, Олег Липовецкий углубил русло: «Нарративная пьеса и хорошо сделанная пьеса — это разные вещи. «Стакан воды» Скриба и «Номер 13» Куни — это хорошо сделанные пьесы. Я давно для себя определил, что хорошо сделанная пьеса — это всегда про как. А просто пьеса — всегда про что».

Полина Кардымон (режиссер «Грибов») определила левый фланг участников беседы: «Мы читали пьесы «Любимовки» (независимый фестиваль современной драматургии. — А. В.), и «откликнулась» единственная — Наташина «По грибы». Потому что она сразу задавала огромное поле интерпретаций. Такая легкая и ассоциативная. Это единственный раз, когда я ставила пьесу. Обычно их читать больно. Все остальные мои спектакли — по текстам».

Правый угол занял, судя по всему, сопредседатель ректората Новосибирского открытого университета Дмитрий Холявченко: «Разрыв между теми, кто видит людей, и теми, кто видит человеческие отношения, растет. А это разные плоскости — психология и социология. Разум настолько изуродован банальным популярным фрейдизмом, что люди не чувствуют, не ждут взаимоотношений между людьми. Чем театр может эту ситуацию спасти? Тем, что он готов предъявить нам это взаимодействие.

Мне, например, эстетически интересно смотреть спектакль «Петерс» — я подмечаю оформление, театральные приемы. Но мне совершенно неинтересно содержательно. Потому что для меня в этой постановке нет взаимодействия между людьми.

Каждому свое. Для театра во все времена актуален поиск своей аудитории. И в этом контексте не так важно, что в основе спектакля — классика или постмодернистский текст. Наверное, постмодернистские эксперименты помогают постановщикам по форме обойти какие-то тупики. А вот актеры во всех спектаклях, которые я посмотрел, пытаются вырваться, найти за формой человека — самого себя. Мне было интересно наблюдать, как актеры пытаются увидеть себя в ситуации, где с их героями ничего не происходит».

Бизнес-книга месяца. Юваль Ной Харари. «Homo Deus. Краткая история будущего»

Тему story hunter подхватила проректор по учебной и воспитательной работе Новосибирского театрального института Яна Глембоцкая: «Юваль Ной Харари в книге «Sapiens: Краткая история человечества» утверждает, что человек стал человеком, потому что умел обсуждать несуществующие объекты или истории, в которых он не участвовал. Ну, то есть человека сделала сплетня. Людей до сих пор возбуждают истории. И знакомых мы делим на тех, кто умеет рассказывать истории, и тех, кто не умеет. И хуже нет того, кто портит анекдот. Вот режиссер — это, по-моему, человек, который блистательно рассказывает театральный анекдот. Мне нравится формула, в соответствии с которой режиссер должен уметь рассказывать истории, не подставляя артиста. Поэтому проблематика нашей дискуссии несколько надумана. Неважно, где мы ищем истории, документ это или большая литература, все равно их приходится переделывать в драматургию. Иногда это делает сам режиссер, иногда он обращается к профессиональному драматургу — лучше второе, конечно, технологичнее. Превращение прозы в драматургию требует изменения архитектоники произведения, и это надо уметь. Часто провалы случаются из-за пропущенного этапа превращения романа или рассказа в пьесу».

Бывает, мучительно больно становится не по результатам работы, а потому, что не существует легитимного способа ее начать. Аудитория с благодарностью помусолила тему ограничений в искусстве, словно давно хотелось выкурить, сматериться и рассказать неокрепшим о семье геев, да все как-то не выходило. Началось все с литературного критика, редактора отдела «Мозг» в «Афише Daily» Егора Михайлова: «Я считаю, что спектакль по книге Микиты Франко «Дни нашей жизни» был бы идеальным спектаклем для подростков. История про мальчика от дошкольного до старшего школьного возраста, в которой он сталкивается со всем, с чем обычно сталкиваются в школе. Эта книга идеальна для сцены, это такие «Денискины рассказы» нашего времени. Но не случится… Мальчик растет в семье, где два папы… Ограничения о запрете демонстрации курения или публичной матерщины легко обойти художественными методами. А вот блямба с допусками в соответствии с законом о защите детей от информации не дает молодежи обращаться к актуальным для нее произведениям. Можете провести эксперимент: возьмите любую книгу, фильм или пьесу — ограничение в них ровно на два года строже, чем нужно».

Запреты вдохновили Андрея Прикотенко на реплику — он знает, как курить и материться на сцене, но не знает, зачем: «Хочешь курить на сцене — предусмотри меры безопасности в соответствии с буквой закона и кури. Можно и материться — заплати и матерись. Другое дело, странно так получается, что когда мы используем мат на сцене, мы начинаем терять аудиторию. Людям это не нравится. Зрители не воспринимают мат как элемент свободы и подлинности, скорее, как элемент невоспитанности».

Аудитория живо предлагала свои рецепты придания театру привлекательного рельефа — добавить в рацион региональную тему, пофлиртовать с историей и наукой, отчаяться на доступность и всеприемлемость. Депутат Совета депутатов Новосибирска Наталья Пинус оформила всеобщие ожидания в персональный запрос: «Мне кажется, прошлая собранная кем-то когда-то действительность начинает распадаться на составные кубики. И нам нужна новая сборка. Нужны новые правила и новое место человека в новом сложенном орнаменте действительности. Кризис философии потребления и капитализма, о чем многие говорят. Осознание того, что мы в шаге от экологической катастрофы. Грозящие миру эпидемии. Неосознанное и безответственное использование новых знаний и технологий, в том числе биотехнологии и генной инженерии. Искусственный интеллект со своими возможностями и опасностями. Необходимость объединения для решения этих и других общих проблем и вынужденная атомизация перед лицом конкретных реальных угроз. И ведь мы стоим сейчас перед этим всем. И мы не готовы. Нам не до этих глобальных вопросов, мы в текучке. Весь мир живет очень коротким видением своего будущего или вообще в его отсутствии. Но занимается ли кто-то разработкой вариантов новой действительности? Где эти люди? Где происходят обсуждения этих важных вопросов? Разговор об этих глобальных вопросах — мой личный запрос к искусству и к театру».

Градус дискуссии накалился настолько, что у спикеров потянулись руки к философским картам. На этот раз сложили пасьянс из Гадамера и Хайдеггера. Первую скрипку исполнила заместитель директора НГОНБ, дипломированный арт-куратор Анна Галеева, после ее соло оркестр смолк: «Те фестивальные работы, что мне довелось увидеть, апеллируют к теме герменевтического круга. Есть повод вспомнить тех, кто рассуждал о переходах контекстов и смыслов от общего к частному. Мы ведь ровно этим два часа занимаемся. Все сказанное отражается в нас тоннами смыслов. Стоит подумать о том, с чем, с каким установочным пакетом наш зритель должен прийти на эти шесть спектаклей.

Для меня идеальный театральный продукт, фиксирующий отношения зрителя и творца, — спектакль «Первого театра» «Теория Счастья и Свободы (практика неудачников)» в постановке Александра Андрияшкина. Это одновременно попадание в философию, в современность, в энергетический поток, приправленный медийностью и продакшеном. В «Мультиках» и «Грибах» есть эта лакунность, есть моментность, вопрос актуального, вопрос темпоральности, когда мы как зрители очень точно чувствуем, совпадаем с режиссером в тех моментах, когда нам нужно помолчать и подумать, а когда нам не нужно думать. Особенность современного текста — как раз в прогнозируемости вот этих пауз. Мы уходим от вопросов, что есть искусство, что есть идеальный текст, и начинаем чувствовать пульс спектакля кожей.