В/ч — п/я — НЗХК…

«Континент Сибирь» начинает цикл материалов, посвященных тому, как были устроены общество и власть Новосибирска в десятилетия, предшествующие нынешней эпохе. Нам, и, мы надеемся, нашим читателям интересны советский период и «легендарные» 90-е годы, о которых уже пора писать мемуары. Как жили, работали, общались друг с другом, отдыхали люди, поднявшие город, на чьих плечах мы сейчас стоим? Что они думали о ситуации в стране, во что реально верили и о чем мечтали? И советское, и первое постсоветское время сегодня привлекают повышенное внимание, зачастую трактуются вкривь и вкось, идеализируются или проклинаются. Именно поэтому важно спросить, как тогда все было на самом деле, тех, кто реально жил и работал в ту пору. Открывая рубрику «Как все это было? Новосибирск 50-х — 90-х», своими воспоминаниями делится ЮРИЙ ВЛАСОВ, ветеран Новосибирского завода химконцентратов (НЗХК), сын бывшего руководителя этого предприятия.

Юрий Павлович Власов, сын Павла Семеновича Власова (с 1956 по 1975 г. — генерального директора Новосибирского завода химконцентратов). Родился 4 февраля 1934 г. в Свердловске. Окончил школу в 1951 г. с серебряной медалью. В 1956 г. окончил Уральский политехнический институт. По направлению приехал в Новосибирск на Новосибирский завод химконцентратов (НЗХК, тогда «почтовый ящик 80»). Начал мастером на литиевом производстве, в 1961 г. стал начальником отделения, выпускающего готовую продукцию цеха, с 1976 г. — заместитель начальника цеха. После выхода на пенсию занимал должность специалиста по комплектованию фондов в музее истории НЗХК.

«Почтовый ящик»

— Когда после окончания Уральского политехнического института в 1956 году я сюда приехал, он назывался Государственный союзный завод 250, но это название значилось только в совершенно секретной документации и было известно узкому кругу лиц. Это теперь оно есть и на сайте завода, и в Википедии, а тогда, например, на моем командировочном удостоверении стояла печать «Воинская часть» («ВЧ»). И это, кстати, помогало решить проблему с отсутствием билетов на поезд. Печать воинской части стояла в моем командировочном удостоверении, когда я в группе из четырех человек в 1958 году ехал в командировку на одно предприятие в Москву на поезде. Билетов в кассе не было, поэтому рискнули обратиться в воинскую кассу. И хотя наши документы слегка озадачили молодую девушку кассира, но штамп «ВЧ» сделал свое дело. Кстати, в те времена поездки в самолетах не оплачивались. Позже завод стал называться «Почтовый ящик 80», потом, 31 декабря 1966 года получил название «Завод химконцентратов», хотя горожане долго еще по привычке называли его 80-м почтовым ящиком.

Вот я приехал сюда, в Новосибирск, поместили меня в гостиницу. На Красной горке, в одном из многоквартирных домов, один блок квартир был переоборудован в гостиницу. В одной из комнат мы поначалу с супругой и жили. И в первый день мы отправились по магазинам, чтобы купить что-нибудь из еды. Сели на седьмой трамвай, вышли около НИИЖТа, пошли по магазинам, а там — ничего. Пустые полки. 1956 год! Мы купили рубленой ветчины и небольшую баночку маринованных огурцов. Поехали дальше, добрались до оперного театра. Там, на трамвайном кольце, на конечной остановке, был небольшой гастроном. В угловом доме, на перекрестке Орджоникидзе и Мичурина. Сейчас там стоит отель «Марриотт». А в этом гастрономе — только пирамиды из консервных банок. В одной витрине, в другой, в третьей. И не салат из морской капусты: икра красная, икра черная, и крабы в собственном соку. И никто не покупал! Идем мы дальше по Орджоникидзе, в сторону Красного проспекта. Там был подвальчик, магазин «Вина». Заходим — вина всякие. Может быть, и надо было купить, но таскать с собой не захотели. Дальше пошли мы по Красному проспекту. Там был кондитерский магазин. Очень красивый. Что нас удивило — вот эти «Вина», этот «Кондитерский» и дальше по проспекту магазин рыбный, около сотого магазина. С аквариумами, с живой рыбой. Сейчас уже не помню, что мы именно там купили, с чем вернулись из той поездки, но пирожных набрали точно.

Очень понравился сам город. Но с транспортом была просто беда. Позже, когда супруга работала уже в центре, с Красной горки, из этой гостиницы, утром просто-напросто не на чем было уехать. Трамвай забит так, что в него не сядешь. Единственный автобус, четверка, — не зайдешь. И вот дамы садились в кузов самосвала и ехали. Не зимой, но, по крайней мере, осенью.

Виктор Толоконский: «Управление — это всегда коммуникации, психология, человеческие отношения»

Была такая история. Как-то засиделись мы у друзей за полночь. Жили они как раз вот в этом доме, где был рыбный магазин с аквариумами. Ночью вызвали такси, а машина не пришла. Выходим, на площади Ленина стоит одна машина такси. Прямо посереди площади. Подходим, а шофер копается в двигателе. Мой друг работал главным инженером авторемонтного завода. Машины знал отлично. Он говорит: «Ну давай, помогу», — а таксист в ответ: «Нет, давайте, ребята, шагайте, тут у меня надолго». А время уже три часа ночи. Тогда мой друг плюнул на все, открыл гараж, сел за руль и отвез нас домой. Несмотря на то что был под хмельком. Ни одной машины в городе мы не встретили. Ни одной! Уже добравшись до дома, мы попросили жену друга на всякий случай нам позвонить, сообщить, что все в порядке. Волновались за них. Так она сказал, что втащила его на пятый этаж буквально на руках. Он был в таком напряжении, пока вел машину, а вот на подъем до собственной квартиры его концентрации уже не хватило.

Хулиганы

— Это потом уже появились служебные автобусы, а поначалу ходили пешком. Если я работал в ночную смену, с нуля часов, то шел на работу пешком. Транспорта в этот час уже никакого не было. Но все-таки предприятие в шаговой доступности. От Красной горки тут не так уж и далеко. Пару километров пройти. И вот, что интересно, по тротуару на Богдана Хмельницкого никто не ходил. С обеих сторон тротуара росли яблони. Идешь между ними, как по аллейке. Но это днем. А ночью все ходили по центру улицы, по трамвайным путям. Здесь было светло и достаточно безопасно. А в темных уголках аллеи можно было наткнуться и на грабителей. Я подобных неприятностей избежал, но случаи были. Так что поначалу ходили именно так. Было разное. И хулиганство, и кражи, и драки. Были в районе и значительные преступления, в том числе и убийства. Начальник милиции всегда отчитывался, сколько было каких преступлений. Происходило это перед коллективом на общем профсоюзном собрании.

Космические задачи

— Мой отец, Павел Семенович Власов, возглавлял предприятие с 1956 до 1975 года. Случай почти уникальный: на его долю пришлось почти 20 лет руководства заводом. И после того как покинул директорский пост, он некоторое время продолжал работать. Отец приехал сюда в 1956 году из города Глазова. Там тоже вырабатывали уран. Но там технология была более совершенной, чем на новосибирском заводе. Новосибирский завод строился по образцу Электростальского завода, а там была технология еще немецкого производства. У них даже два специалиста были из Германии, которые налаживали производство. Кстати, специалисты хоть и немецкие, а награжденные Сталиным высокими наградами. Есть такая байка, что, когда представляли на награждение — звездами Героев Соцтруда и более высокими наградами, — одного в списках не оказалось. Сталин заметил это и лично включил его в список.

С приходом Власова началась коренная реконструкция. Это настолько бурное было развитие, особенно, в начале 60-х годов. К семидесятому году заканчивалась восьмая пятилетка. Это была самая эффективная пятилетка в истории страны. Причиной тому, как мне кажется, были отголоски Косыгинских реформ. Но следом, вместе с Брежневым, пришла молодая команда — и она все сломала. Дали немножечко свободы, но потом все замяли. Думаю, что Косыгин стоял на правильном пути, и если бы ему дали продолжить, то все было бы намного лучше. Нужно было предоставить больше свободы предприятиям. Но тогда мы, конечно, над этим не задумывались. Нет. У нас были другие проблемы и другие задачи. Просто было некогда ни о чем другом думать.

70 лет НЗХК

У нас были огромные программы. Наш цех, например, был в состоянии перманентной реконструкции, расширения производства. Цех был огромный. Работало 1500 человек — целый завод: пять отделений, 16 корпусов, больших и маленьких. Отдельные корпуса были по 5 тысяч метров, а самый большой корпус — 12 тысяч квадратных метров. Силами нашего цеха, при содействии научной лаборатории, институтов, решались очень масштабные задачи. Даже космического значения. Для космического корабля главное — это источник питания: многометровые кремниевые солнечные батареи и аккумуляторы. Московский физико-энергетический институт разработал ядерный реактор прямого преобразования тепловой энергии в электрическую. Такая установка была разработана для так называемых спутников-шпионов под индексом «Космос». Их два летало с подобными установками. Но дело в том, что при использовании ядерного реактора нейтронное излучение высокой плотности достигает 10 в шестнадцатой степени нейтронов на квадратный сантиметр в секунду. При такой плотности контрольно-измерительная аппаратура попросту не работает. Нужно было снизить, по крайней мере, на шесть порядков, то есть в миллион раз, вот этот поток. А у нас материал, который прекрасно поглощает нейтроны. Это гидрид лития, водородное соединение лития. Он настолько хорош, что из него можно делать биологическую защиту. Например, для защиты от солнечного излучения. Исчезнет озоновый слой — землю спасет «зонтик» из гидрида лития. Наши специалисты предложили такое решение — создать между реактором и приборным отсеком так называемую теневую защиту. Установку назвали «Топаз». По сути, эта защита представляла собой сосуд, наполненный гидридом лития. Вот эта часть проекта была наша. Необходимо было заполнить этот сосуд, объемом 244 литра, гидридом лития. Сделать так называемый расплав. Так, чтобы не было трещин, потому что трещина — это проскок нейтрона. Но проблема в том, что гидрид лития дает большую усадку — 17 процентов, от температуры плавления до комнатной температуры. То есть так или иначе при обычной заливке эти трещины будут. Мы предложили такую технологию — охлаждать литий на два-три градуса в час. Таким образом, охлаждение одного только сосуда занимало 20 с лишним суток. Кроме того, мы не просто заполняли весь объем целиком расплавленным гидридом, а сначала заполняли оболочку уже плотными кусками гидрида лития, а потом заливали все расплавом. Таким образом, нам удалось преодолеть большую усадку и избавиться от трещин, что подтверждали все самые передовые процедуры контроля. Сама установка была признана изобретением. А вот до государственных наград дело, к сожалению, не дошло. Потому что полевые испытания и запуски начались только в середине 80-х. Уже, можно сказать, в начале эпохи перестройки.

Отдельный разговор о космической тематике

— Ядерная энергетическая установка для объектов космического назначения. Действительно, для снижения плотности нейтронного потока необходима была защита приборного отсека, способная выполнить заданные условия. Еще в 1962 году директор завода с начальником цеха и группой представителей заказчика прибыли прямо на рабочий участок (я тогда работал начальником отделения цеха). Была поставлена задача: сможем ли в своих условиях сделать плотную упаковку из гидрида лития в форму разработанной конструкции. И началась многолетняя работа. К проблеме подключили отраслевую научную лабораторию. Создали лабораторную установку, провели серию опытов для отработки режимов и конструкции самого аппарата для отливки изделия. Затем была стадия опытно-промышленной установки, и только после отработки режимов на опытной установке была создана промышленная установка для получения готовых изделий. Вот эта форма, изготовленная заказчиком и заполненная гидридом лития нашими ребятами, загерметизирована и проверена на плотность и годная по всем заданным параметрам, получила название теневой защиты. Это наша часть участия в создании энергетической установки под названием «Топаз». А от первого разговора до полета в космос прошло 20 лет. Очень серьезная работа.

Победитель соцсоревнования

— Наше предприятие в 60-м году завоевало третье место. И потом в 60-х, 70-х, 80-х годах это были первые и вторые места. Ниже третьего места среди предприятий Минсредмаша мы не опускались. Наше предприятие было на очень высоком счету во всей отрасли, а в 1971 году было награждено Орденом Ленина. За выполнение специальных государственных заданий.

Славский

— Наш министр Ефим Павлович Славский был очень интересным человеком, настолько энергичным, что я даже удивлялся. Он занимался не только организацией производства в сложнейшей отрасли, но и соцкультбытом. Его очень любили в Казахстане, в Усть-Каменогорске, где тоже находилось наше предприятие. Его энергию и работоспособность прекрасно иллюстрирует такой случай. В начале 70-х мне несколько лет подряд довелось проводить отпуск в Ессентуках, в нашем ведомственном санатории. Причем он устроен был так, что все его части — спальный и лечебный корпуса, столовая, кинотеатр — все находилось под одной крышей. На всей территории было единственное отдельно стоящее здание, жилой коттедж на десяток номеров. И так вышло, что в одну из поездок мне досталась путевка как раз в этот коттедж. Откровенно говоря, для меня это было не очень удобно. Всякий раз приходилось одеваться для того, чтобы попасть на процедуры или еще куда. И вот однажды нас, постояльцев коттеджа, вызывает к себе главный врач. «Вы, — говорит, — ребята, раньше одиннадцати вечера к себе в корпус не возвращайтесь». Когда же мы вернулись, то видим, что наши с соседом вещи перенесли в другой номер. Мы видели через окно, как подъезжали машины, подвозили продукты. А наутро узнали, что был Славский.

Это была его очередная поездка на одно из наших предприятий в Пятигорске. Он останавливался в санатории только на ночлег, а наутро уже помчался дальше. Никто даже не узнал, что был министр. Ему организовали номер, небольшую приемную, со всей атрибутикой, включая связь. И всего на одну ночь. Он и поспал-то, наверное, часов пять, не больше. Таков был стиль работы Славского. Он всегда в определенный момент, например, осенью, начинал объезд всех предприятий. Сегодня он в Казахстане, завтра — в Новосибирске, из Новосибирска — в Ессентуки.

А лично с ним столкнуться мне пришлось уже позже. На предприятии. Система у него была такая: посещая какое-то из производств, Ефим Павлович не вызывал на доклад директора, а встречался с непосредственными исполнителями прямо в цеху или отделе. Общался с начальниками цехов и отделов. Со специалистами.

«Не существует людей, способных согнуть Городецкого»

Отец мой часто встречался с министром, в том числе в неформальной обстановке. По крайней мере, несколько раз организовались походы на Зайсан, на рыбалку. Это за Усть-Каменогорским водохранилищем. Там у них был небольшой рыболовецкий сейнер.

Отец очень любил рыбалку. Увлекалась рыбалкой и мама, причем часто привозила самый солидный улов. Что вызывало, конечно, массу шуток в рыбацкой среде. У меня в домашнем архиве сохранилась фотография: 1940-й, озеро Теренкуль на Урале. Называется «Первая уха». Мне тогда было шесть лет, отцу 39. Для отца рыбалка была главным увлечением, помимо работы. Летом — летняя рыбалка. Зимой — обязательно рыбалка зимняя. Каждое воскресенье. У них была большая разночинная компания, а ездили на УАЗе, «буханке». Однажды на него из-за этой машины написали кляузу, дескать, использовал служебный транспорт в личных целях. Отец, видно, тертый калач, вызывает бухгалтера и говорит: «Найди-ка мне такой-то приказ…». Бухгалтер, конечно, догадался, о чем речь, и приносит приказ, который гласит: «За использование автомобиля в личных целях из зарплаты вычитать такую-то сумму». И когда он предъявил эту бумагу, все успокоились.

Представительские деньги и хлебосольные сибиряки

— Тогда не было представительских денег. А москвичи, прежде всего, конечно, начальство, любят хорошо поесть и выпить. Для того чтобы организовать встречу, отец сперва выкладывал свои личные деньги. В один из таких очередных визитов отец говорит главному инженеру: «Этих представителей бери на себя, меня уже жена ругает». Главный инженер сообразил, что никаких заначек ему не хватит, чтоб московские делегации кормить. Вот приезжают из главка специалисты по вопросу нашего цеха или наш куратор. Главный инженер дает команду собрать бригаду: начальник цеха, заместитель начальника цеха, начальник отделения. Собрались, едим, выпиваем, решаем какие-то вопросы; такое техническое совещание за столом. Потом главный инженер рассылку делает: с участников этого совещания по 13 рублей с носа. Вот таким образом. И никто не шумел, не возражал.

Был еще такой эпизод. В начале 70-х прошло очередное торжественное вручение заводу Красного знамени. В одном из залов — стол. И я тоже среди приглашенных. Это, надо сказать, довольно узкий круг лиц. А уже после банкета звонит секретарь парткома и говорит: с тебя столько-то!

Зарплата

— Зарплатная политика тогда была совсем не такая, как сейчас. Обычный рабочий мастером быть не хотел. Достигнув высокого седьмого разряда, он к этому попросту и не стремился. Ведь что такое — мастер? Это ответственность. У мастера в подчинении как минимум десять человек, а зарплата при этом ниже. Рабочий высокого разряда нередко получал не только больше мастера, но и больше начальника цеха. Оклад мастера был 150 рублей, плюс районный коэффициент, да премии — всего чуть больше 200 рублей. Вот я был начальником смены, у меня был оклад 215 рублей. Это был оклад, несравнимо более высокий, чем на обычном предприятии. Стал я заместителем начальника цеха — у меня оклад вырос до 240. А начальник цеха получал 270. Опять же, плюс 15% районный коэффициент и 20% премия. Среднемесячная за год, вместе с тринадцатой зарплатой, у меня получалась 430–470 рублей. Ну а минимальная зарплата на предприятии была рублей 120.

«Только сейчас в «СИБЭКО» начинают воплощать то, что можно было бы реализовать еще 20 лет назад»

До деноминации 1961 года, я хорошо это помню, мастерский оклад был 1440 рублей. Премий тогда не было, потому что ее тогда не за что было платить, производство еще было в процессе запуска. Был только районный коэффициент. А моя супруга Виктория Васильевна не получила распределение в Новосибирск и устраивалась по свободному найму. Она по образованию библиограф, поэтому пришла в Центральную библиотеку Новосибирска. Вакансии не было, и ей предложили начать с полставки в методическом отделе — 700 рублей. Мои 1440 и ее 700 рублей, но мы уже на следующий год на 20 дней поехали «дикарями» в Сочи.

Условия труда

— У нас были специальные условия труда. Рабочий день продолжался шесть часов. Так работали все, кроме начальства. Начальство работало полный восьмичасовой день. Работали четыре дня, на пятый день была так называемая отработка или выходной день. Отработка — это не типичный рабочий день в цеху, а на свежем воздухе. Но были особые случаи. Мы работали на специфическом направлении, и наша отрасль всегда реагировала на различные геополитические обострения. В такие периоды у нас резко возрастал план, нередко вдвое.

Потерянный плутоний

— Первое производство — это производство урана, необходимого для изготовления оружейного плутония. Естественного состава урановые блочки — топливо для атомной бомбы. Эти блочки загружаются в реактор, облучаются, получается плутоний. Плутония в природе не существует, это искусственный элемент, который используется в атомной бомбе. Но этого производства в Новосибирске не было. Все это было в Томске и Красноярске, в Челябинске на «Маяке» — там разные были реакторы. Последний из них был остановлен в Томске уже в 90-х. Потому что он работал в том числе и на поддержание энергобаланса города. Он же не только вырабатывал плутоний, но и давал тепло и электроэнергию. Таким образом, это производство была закрыто, и у нас на предприятии в том числе. А получило развитие литиевое производство, производство тепловыделяющих элементов для энергетических ядерных реакторов и производство топлива для исследовательских реакторов. Наше производство по этому последнему направлению удовлетворяло половину мировой потребности. Тогда в странах-союзниках СССР каждый столичный город имел свой физический центр, и в каждом физическом центре был свой исследовательский реактор. Раньше это было топливо для реакторов с очень интенсивными нагрузками, там было содержание урана-235 до 90%. Почему и говорили, что из этого материала можно сделать бомбу. Однажды, кажется, в Северной Корее, не сболтнуть бы лишнего, потеряли некоторое количество этих сборок. Поднялся шум, было даже специальное решение правительства по этому вопросу, и нам было дано указание снизить содержание плутония до 20%, чтобы его уже невозможно было использовать для производства бомб.

Впрочем, тема плутония — это совсем, как говорится, не моя конюшня, я все время занимался только литием.

Литий

— Использование лития говорит о том, что производство находится на очень высоком технологическом уровне. Литий — уникальный материал. Куда вы его не добавьте, в какой материал — его свойства улучшатся. Во всем. Добавили в медь — увеличили электропроводность. Добавили в какую-то эмаль — улучшили ее качество. Смазки на литии сохраняют свойство при низких температурах, что необходимо для районов Крайнего Севера. Морозостойкие каучуки — то же самое. Твердое ракетное топливо, созданное с использованием алюмината лития, в два-три раза калорийнее обычного. Те же химические источники тока, батареи с использованием лития, значительно повышающего их емкость. Что важно для подводных лодок. Кроме того, мы очень большие связи имели с авиационной металлургией. Авиационный алюминий с добавлением 2–3% лития использовался для создания Ту-144, Миг-29. Весь этот подъем приходится на 70-е годы.

В Москве был Всесоюзный институт легких сплавов, ВИЛС так называемый. Они разрабатывали магниевые сплавы с использованием лития. У них ничего не получалось. Мы об этом узнали. Я поехал в командировку на этот ВИЛС. Оказывается, они использовали зарубежное сырье с высоким содержанием натрия, который делает литий более хрупким, что отрицательно сказывается на качестве сплава. Они даже не знали, что наш завод выпускает литий более высокого качества. В то время наша продукция была аттестована знаком качества. Это не просто так. Это действительно очень высокий, мировой уровень производства. Тогда мы сделали сами эти сплавы. И представили свою магниевую продукцию на ВДНХ. Когда же представители ВИЛС увидели, что у нас получилось то, что не получается у них, то стали закупать наше сырье.

Банкир универсальных данных

Магниевые сплавы не употребляются как конструкционный материал. Они для этого слишком хрупкие. Зато они прекрасно подходят для внутреннего интерьера самолетов — кресел, шасси приборов, перегородок, ненесущих конструкций. Они легче и по целому ряду характеристик предпочтительнее магния. Магниевые сплавы широко использовались и при ракетостроении. Ведь при запуске ракет идет борьба за каждый килограмм полезной нагрузки. Дотошные американцы еще в 1972 году подсчитали, что снижение веса носителя только на 1 килограмм при запуске дает экономию в 20–25 тысяч долларов. Сопоставимые суммы, я думаю, были справедливы и для нас.

Партийное руководство

— Рядовой, линейный состав, по моим воспоминаниям, не ощущал влияния даже райкома партии. На предприятии была своя организация, и мы были несколько обособлены. Правда, в райкоме партии дежурили представители предприятий. Каждый день c восьми вечера до восьми утра. И на наше предприятие тоже разнарядочка приходила. Ну, и мне приходилось дежурить. В здании райкома пришел и сидел на телефоне. Проинструктировали, дали список номеров, а ночью начались звонки от жителей: «Вот у нас там трубу прорвало…», а я говорю: «Чего же вы звоните в райком партии? Звоните в аварийную службу!» До того привыкли все вопросы решать на самом верху!

А потом в десять часов вечера приходит секретарь райкома. Открывает кабинет, садится, работает там какое-то время, уходит домой. Для меня это было чем-то новым. Уже около двенадцати слышу чей-то хохот в здании. А Дзержинский райком партии располагался напротив ДК «Чкаловец». Оказывается, там еще районный комитет комсомола не спит! Вот такая система была. Это было прекрасное время. Прекрасные предприятия. Все были на плаву. И руководители этих крупных предприятий, конечно, имели большой авторитет. Вместе с тем мое впечатление, что держались они обособлено. Сохраняя определенную дистанцию с властью. Хотя и принимали активное участие в общественной жизни города, регулярно избирались в руководящие органы, члены обкома или горкома партии. Обсуждали различные социальные задачи, как бы от имени своих больших коллективов. Однако действовали все-таки самостоятельно.

Кадры

— Заводчане и их семьи были несколько лучше обеспечены, чем их земляки на других предприятиях. Развитие социальных структур шло ежегодно. Вводились новые объекты. Строилось жилье. Зарплаты особенно не повышались, но тем не менее были на стабильном уровне. 1 мая 1959 года мы перешли на семичасовой рабочий день. По крайней мере, так было на предприятиях нашей атомной отрасли — министерства среднего машиностроения. Недостатка в рабочих кадрах у нас не было, а вот уровень этих кадров долгое время был очень невысок.

Я работал мастером, потом начальником смены. У меня был один только аппаратчик с семью классами образования. Все остальные имели более низкий уровень образования. Все потому, что набирался народ с ремесленных училищ, куда попадали после пятого класса общеобразовательной школы. А ремесленные училища давали только специальное образование. Выучился на штукатура, маляра, слесаря, сантехника, а общее образование у него оставалось прежнее. И вот попробуйте такому рабочему объяснить технологический процесс, связанный, например, с химией. Но я же должен ему рассказать, что происходит, чтобы он чего-нибудь не натворил! А ведь у нас не просто производство, а особые, взрывопожароопасные условия. При этом чем был хорош этот контингент, если ты его научил что-то делать, — он строго придерживался инструкции. А вот когда пришли люди уже с десятью классами образования, вот тут — один умный натворит, потом десять дураков расхлебывают. В нашем поселке были созданы две школы рабочей молодежи, 29-я и 30-я, по 900 учащихся. Работали они в две смены. И тогда говорили: учатся все. И народ шел и учился. Вот эти пятиклассники оканчивали семь классов, шли в техникум, оканчивали техникум и приходили опять к нам устраиваться.

Сплошная учеба была. Вот, например, закончились мои шесть часов смены. Я оставляю свою бригаду, и начинаем мы заниматься химией. Мы начинаем заниматься технологической инструкцией. А технологические инструкции мы сами разрабатывали, сами писали. Все делали сами. Наш цех имел отличные показатели в работе. Но низкий уровень образования и культуры все равно сказывался: нередко нас подводили мелкие хулиганы, это те, кто попадал в вытрезвитель, и просто прогульщики. А прогулы — это то же пьянство. У нас же пропускная система. Идет работяга с запахом, его возвращают домой — прогул.

Уже с 1973–1975 года стали поступать молодые специалисты из Томского института. Ребята приходили на производство уже с высшим образованием. Первая группа пришла очень хороших ребят. Знающие, прекрасные, увлеченные работой молодые специалисты. Но уже в 89-е годы стали приходить специалисты безграмотные: на родном языке писали с ошибками. Пишет характеристику на своего рабочего — и столько делает ошибок, что диву даешься. Такой вот специалист из института. Значит, пошло уже снижение качества молодых кадров в 80-е годы.

Клуб «Отдых», стадион «Сибирь», бассейн «Нептун»

— Представьте себе улицу Богдана Хмельницкого. Дом культуры, кинотеатр «Космос», стадион «Сибирь», Дворец спорта — весь этот социальный комплекс был сосредоточен в одном месте. Таков был замысел руководства завода. Для его строительства предприятие использовало деньги из собственной прибыли. Первым построили Дворец спорта. Сейчас его уже снесли. Затем построили хоккейный стадион открытого типа. Только площадка и трибуны. Потом появился «Космос». Когда дело дошло до строительства танцевального зала «Отдых», так он тогда назывался, какой-то молодой человек, кажется, из «Комсомольской правды», написал статью, где критиковал руководство завода за строительство клуба при недостатке строительства жилья.

Наверное, это было напечатано не просто так. Я не скажу наверняка, но это точно была какая-то внешняя сила. И реакция последовала незамедлительно. Директор завода, мой отец Павел Семенович Власов, получил строгий выговор и распоряжение — остановить строительство. По-моему, решение было со стороны горкома партии.

Несколько лет простоял голый фундамент. Пока не появился министр Славский, прибывший в Новосибирск во время очередного планового объезда предприятий. Узнав об этой истории, он сказал отцу: «Продолжай строительство, если что — отвечать буду я». Вот так и построили самый большой в городе танцевальный зал. Хотя, конечно, отчасти критика была справедливой. Жилья действительно не хватало. Но завод строил жилье. Ежегодно сдавали по 20 тыс. кв. метров. Для того времени это было достаточно много.

Когда начали возводить крышу над стадионом «Сибирь», я ходил каждое воскресенье и смотреть на эту стройку. Мне было очень интересно. Там были уникальные металлические фермы, которые собирались на земле и потом, с помощью специальных рельс, последовательно надвигали перекрытия. Было очень интересно наблюдать за работой монтажников. Нравилось следить за тем, как строится бассейн «Нептун». Это тоже уникальный объект. На этих площадках, насколько я знаю, уже не было проблем, как с клубом «Отдых».

Вообще, мы строили очень много. Наряду с нашим предприятием, существовали такие гиганты Калининского района, как ПО «Север», «Электрон», «Промстальконструкция», однако главным заказчиком строительства жилья, соцкультбыта был НЗХК. Конечно, заказывали в основном на государственные деньги. Но строили, бывало, и за свой счет. Например, санаторий «Сосновка» построили за счет прибыли предприятия.

Перестройка, Белосохов

— Ближе к 90-м в стране начинались перемены. У нас абсолютно никто ничего не понимал. Разговоры шли о борьбе с пьянством. Ругали правительство. При Брежневе его не ругали. Ругали самого Брежнева. Главным образом за то, что он до такого возраста дожил, руководя страной. Ну как ругали? Больше насмехались. И потом последующая смена руководства, конечно, очень негативно сказалась. Похороны шли одни за другими. Андропов, Черненко. Народ начал уже ерничать по этому поводу. И когда пришел Горбачев, мы были удивлены: наконец-то у партийной власти относительно молодой человек, да еще и говорит без бумажки. Но когда коснулось дело перестройки, я понял, что это все не то. Я хорошо запомнил постепенные решения ЦК партии, касающиеся этой перестройки. Сначала нужна была демократизация. Начинаем выбирать начальство. То есть система единоначалия, она хоть и сохранялась, но подверглась тяжелому испытанию выборами. Какая-то группа договорилась и поставила своего начальника! Ну что это такое?! Это полный развал! Были ужасные общественные настроения, катализатором которых, безусловно, был так называемый сухой закон.

На завод эта перестройка пришла в виде выборов руководства. Но у нас случилось так, что выбрали только директора. Виктор Кериндас работал технологом и страшно не хотел на эту должность. Он не хотел, его просто заставило старое руководство во главе с парткомом. Это был человек совершенно иного склада, ведь это же совершенно разные вещи — быть руководителем и быть технологом, технарем.

Совсем другая история с Александром Ивановичем Белосоховым. Да… Белосохов — начальник цеха, главный инженер, директор. Помню такой эпизод. Я был начальником какой-то комиссии, а Белосохов был начальником инструментального цеха. Тогда создали на заводе большое производство инструмента для топливных элементов, которое существует до сих пор. В этот период состоялось наше знакомство. Мы с комиссией прошли по цеху, он все показал, рассказал. Все было новое. Они делали качественный инструмент. И не только инструмент. Помнится, были зубные протезы с напылением нитрида титана, под золото. Они делали это титановое напыление на коронки. Сейчас на многих церквях, на маковках, вместо сусального золота именно это титановое напыление. И вот Белосохов этим направлением как раз занимался. Так что первый выборный директор был и последним. Белосохова уже не выбирали. Характер у него был взрывной. Он человек неспокойного толка, решал вопросы быстро, резко. Он этим отличался.

Может быть, благодаря этим качествам он и выдвинулся. Но у него все-таки были высокие покровители. В первую очередь, Эрик Николаевич Свечников, который стал директором НЗХК после моего отца. Все движение Белосохова по вертикали шло от Свечникова. От начальника цеха до главного инженера. При этом, конечно, Александр Иванович и сам хорошо зарекомендовал себя на разных должностях. Это была личность. Но, к сожалению, под его руководством предприятие проработало недолго.

К моменту своей гибели он был уже заместителем министра. При этом с Новосибирском связи не порывал. И вполне мог бы и здесь претендовать на самые высокие должности. Относительно его смерти тоже разные легенды ходят. Слышал разговор председателя профкома Кваскова, что он просто не справился с управлением. Но суждения были действительно разные. А Квасков все-таки, наверное, рассказал официальную версию. Что он нам мог еще поведать?.. Белосохов был на даче. Ехал с ребенком на снегоходе и сильно разогнался. Я слышал о том, что снегоходом управлять не так просто для начинающего. Там техника немножко другая, чем за рулем автомобиля или мотоцикла. И вот, вроде как не справился. Ребенка спас, а сам погиб.

Акционирование

— В 1992 году произошло акционирование. Как это случилось? Можно сказать, походя. Буквально в последние дни года, в декабре, были подписаны документы об акционировании. И не самим тогдашним директором Белосоховым. По его поручению в Москву летал главный инженер. Акции делили по формуле. Это никогда не бывает справедливо. На каждого человека выходило по две акции, если ты максимальное количество не заказал. И все боялись, а вдруг мне выпадет максимальное количество, а денег нет. Даже главный инженер завода распределял свои акции по такому уровню руководителей, как начальники цехов и заместители начальников цехов. Им он продавал свои акции, которые не в состоянии был выкупить на собственные средства. Я заплатил за свои акции 54 тысячи. В нынешних деньгах я даже не знаю, сколько это, но, наверное, не очень много. А тогда деньги дешевели так быстро… И вместе с тем это было хорошее для нас время. Не потому, что мы все стали номинальными миллионерами. Зарплаты у нас в тот период были действительно высокие. Помню, я покупал холодильник за 7 миллионов рублей, и я мог себе это позволить на зарплату заместителя начальника цеха.

О детстве и о войне

— Я помню военное время. Тогда взрослели дети быстро. Во втором классе я уже был дежурным по школе и стоял на часах у черного входа с карабином. У него, правда, была дырка в казеннике, но это был настоящий карабин. У всех классов было военное дело. И во втором классе мы уже знали и гранаты, и стрелковое оружие.

Отец руководил мышьяковым заводом. У него была бронь, и на фронт его не забрали. Но в тылу было проблем не меньше. Сразу исчезли все продукты, но план никто не отменял. Значит, нужно было продолжать работать, кормить рабочих, их семьи. В то время я заметил у отца маленькие книжечки из желтой бумаги. Это были пособия по сельскому хозяйству «Производство картофеля», «Возделывание капусты». И под руководством отца организовали подсобное хозяйство, выращивали овощи, скотину и поставляли все это в заводскую столовую. Вот так поддерживали народ.

Как решались вопросы в 30-е

Отец мне рассказывал такую историю. На одно из уральских предприятий в 30-е годы приехал нарком. Может быть, даже сам Орджоникидзе — и потребовал начальника цеха. «Начальника нет, — отвечают ему, — арестован». — «А ты кто такой?» — спрашивает нарком. — «Мастер». — «Вот ты и будешь начальником цеха», — ткнул пальцем нарком.