Герой проекта «Люди как книги», заслуженный артист России, пианист ГЕННАДИЙ ПЫСТИН не только ответил на вопросы собравшихся в новосибирской областной научной библиотеке поклонников, но и научил — как основоположник инструментального театра – музицированию с неподготовленными зрителями «с ходу» вдвоём и даже втроём за одним фортепиано. Если бы не стеснительность гостей — его бы качали.
— Абсолютный слух – приговор или счастливый билет?
— Музыкальность у меня по маминой линии – она унаследовала свой абсолютный слух от своего папы. Она великолепно пела, а мой дедушка замечательно по слуху играл на баяне. По линии папы у меня был спорт. Папа, носитель фамилии (кстати, мы коми, а «пыстя» – это «синица») воевал, был военным медиком, мастером спорта по лыжам.Не удивительно, что в три года он поставил меня на лыжи, а в пять у меня уже были жесткие крепления! К шестому классу я стал чемпионом Северска по лыжам среди школьников.
Музыкальность развивал параллельно. И не слишком торопился. Где-то с четырех лет подбирал сам. Сначала одной рукой, потом двумя. Когда мне стукнуло шесть в гости к родителям зашел знакомый музыкант, заинтересовался, решил меня испытать. Я угадал все ноты. Благодаря этому гостю меня отдали в музыкальную школу. Но учился я плохо — на первом месте оставались лыжи. Все изменилось после переезда в Новосибирск. В музыкальной школе №1 г.Новосибирска, куда я поступил, меня распределили к мудрой учительнице, Анне Ефимовне Аптекарь. Она и определила мой путь – училище, консерватория. То, что я недополучил в самом начале пришлось наверстывать каторжным трудом. Я занимался по 10-16 часов в день.
— Музыкальный успех – счастье для мамы и ее родни. А что сказал папа?
— Папа продолжал гнуть свою линию, но я все меньше находил времени. Музыка довольно быстро заполнила всю мою жизнь. Папа привил любовь к спорту, создал задел здоровья, который до сих пор держит меня на гастролях. В детстве он меня гонял как сидорову козу. Я бегал 10 км с мастерами спорта. Думаю, только благодаря этому выдерживаю сейчас темп в 100-120 концертов в год. Вот только что вернулся из Пермского края, по возвращении с утра до ночи заседал в жюри на фортепианном конкурсе – и ничего!
— Ваш дядя занимал видный пост, был значимым человеком для властей своего времени. Вы ощущаете свою связь с тем героическим поколением?
— У моего папы было три брата. Младший погиб на фронте, второй умер перед войной, третий, как и мой отец, много лет прожили в Новосибирске. Анатолий Васильевич, папа, был майором медслужбы, служил в 163 кавалерийском полку, прошел всю войну, получил медали за взятие Будапешта, Вены, Праги и Берлина, ордена Красной звезды и Отечественной войны. И я преклоняюсь перед своим отцом, потому что он был горячим патриотом своей страны. Прошел такие испытания, какие мне и не снились, но о войне рассказывал мало, всего несколько случаев. Они все трагически-курьезные. Один – о том, как перекур спас его от верной гибели. Его помощник фельдшер Вася Субботин как-то отвлек от прибывшего обоза с ранеными. Дескать, пойдем покурим. Отец не курил, отказывался, отказывался, но все же согласился постоять «за компанию». Едва они отошли в сторонку, налетели Мессершмитты, расстреляли обозы, в живых осталось только их двое. Папу, конечно, контузило, он долго лечился, до конца жизни плохо слышал, но смог вернуться с войны домой. Благодаря этому перекуру, можно сказать, и я появился на свет.
А его брат был заместителем Совнаркома. Я Ивана Васильевича прекрасно помню, это был невероятного задора и таланта человек, мощный харизматический руководитель. С ним вот какой случай был. На войне он был начальником артиллерийского расчета. И вот перед ним поставили задачу – взять высоту. Они сражались яростно, но вскоре всех положили, он остался один. И уже без прицела подбил три танка, когда из-за взрыва потерял сознание. Пришел в себя, видит – часть ноги болтается на сухожилиях. Он хладнокровно достал нож, отрезал оторванную ногу и уполз с расстрельного места. А вскоре потерял сознание. Когда наши все же взяли высотку, его нашли и спасли. Через много лет прибалтийские школьники выяснили все обстоятельства этого героического поступка, рассказали о нем прессе. Дядя получил орден Ленина. После войны часто очень лихо выплясывал цыганочку на протезе. Вот такие люди заложили мое отношение к отечеству.
— Вы знаете, о чем говорите – кажется, лучше всех наших общих знакомых знаете, какие города, деревни и поселки входят в понятие «Родина». Как получилось, что вы так много гастролируете?
— За последние 5-6 лет я изъездил все пространство от Татарстана до Дальнего Востока. Причем, филармонические концерты – только часть моей гастрольной работы. Я много выступаю в музыкальных школах. Главное направление у меня сейчас – дети. Недавно подсчитал, что побывал где-то в 330 городах, поселках и деревнях. Мне нравится выступать перед маленькими, меня окрыляет поиск талантов.
— Вы можно сказать, сформировали отношение публики к дуэтам. Это теперь вы лауреат Международной премии «DUO KODAMA», артистический директор Международных фестивалей фортепианных дуэтов в Сибири, лидер международного движения. Но ведь на старте это была чистая экзотика!
— К окончанию консерватории я был уже вполне сложившимся сольным пианистом. Играл с замечательным Арнольдом Михайловичем Кацем концерты для рояля с оркестром. Исполнил, между прочим, одиннадцать концертов сибирских композиторов. Такого в Новосибирске до сих пор никто не сделал. Но судьба вечно вносит свои коррективы- это встреча с Игорем Цыганковым. Мы сыграли несколько дуэтных концертов и уже не смогли остановиться.
Игоря я знал по консерватории, но как концертмейстера, не более. А «историческая встреча»у меня с ним произошла в хоровой студии «Журавушка». Игорь там трудился… фотографом! Все началось с капустника. Так уж повелось, что мы еще в консерватории приучились устраивать такие феерии, наши капустники становились настоящими арт- бомбами! Попасть на наш капустник оказывалось практически невозможно. В числе почетных гостей всегда бывал Арнольд Михайлович Кац, мы любили его пародировать. И вот эта «капустная» линия положила начало целому жанру — инструментальный театр. А мы с Игорем стали ее основоположниками. Во второй половине XX века до нас такого никто не делал в фортепианном дуэте. Мы произвели фурор, композиторы начали писать произведения специально «под нас». Довольно быстро подбирался репертуар. Часть наших выступлений поставил выдающийся новосибирский театральный режиссер Вадим Иванович Суховерхов. Потом команда НГУ – трижды чемпионы КВН–взяли с собой на гастроли во Францию. Умение импровизировать, составлять сценическую драматургию «на лету» меня научил тогда еще новосибирский композитор Григорий Гоберник. Благодаря его школе на ура прошли наши выступления с Владленом Бирюковым и Галиной Алехиной, Валерием Чумичевым и Валентиной Широниной, с клоуном Юрием Куклачёвым. Начался настоящий «театральный период». Целую неделю я выступал с Геннадием Хазановым в битком набитом Оперном. Следом отработал масштабный цикл с Ириной Мирошниченко…
— Трудный момент, когда первый ваш дуэт распался, а новый еще не появился. Вернее, когда на место статного состоявшегося Цыганкова пришел совсем юный Дмитрий Карпов. Вы сильно рисковали!
— У каждого музыкального коллектива своя судьба. Долгая жизнь в дуэте требует значительных усилий. По 80-100 концертов в год вдвоем – это невероятная нагрузка, в том числе психологическая. Зная, что это не может продолжаться вечно, мы заранее договорились, как будем действовать. Я сказал партнеру: «Если дуэт распадется – я буду вот с Димой играть. Он еще маленький мальчик, но скоро вырастет в большого артиста». Я Диму Карпова заметил, когда он был еще студентом – играл на сольных конкурсах и со своей партнершей Татьяной Абрамовой в дуэте. И когда мы в самом деле разошлись с Цыганковым — сразу пригласил Дмитрия. И он действительно оказался невероятно талантливым человеком. Теперь его разноплановость еще более усилилась. Посмотрев на меня, он начал писать стихи, потом увлекся транскрипциями. Сейчас он великолепно выступает с самыми разными музыкантами, он завидный концертмейстер и великолепный сольный пианист, да и джаз ему не чужд.
— Есть несколько ложных убеждений о музыке. Что живое и яркое – оно веселое и достаточно простое, а современная, тем более авангардная музыка – измождающе сложная и угрюмая. У вас не только музыкальная, но и дружеская связь с «родителями» новой музыкой. Как вы выдерживаете этот диапазон от яркого театрального до иссушено авангардного амплуа?
— В начале прошлого века Россия считалась родиной авангарда. Великий Стравинский, Прокофьев, Шостакович, далее — Кабалевский, Мосолов, Рославец… Потом их задавили. Но появилась вторая волна — Губайдулина, Денисов, Шнитке… Авангардная музыка возродилась. Их запрещали, им не давали ходу. Но их музыку в профессиональной среде знали все. Эта триада дала толчок поколению поставангарда, в том числе моему другу Виктору Екимовскому – он сейчас секретарь Союза композиторов России, член Правления Союза московских композиторов и Председатель Ассоциации современной музыки в России. Я часто бывал у него в Москве, и он вправлял мне мозги. Благодаря ему я играл очень спорную по тем временам музыку. Тогда ведь многое из классики запрещали. Скажем, я первым в Новосибирске исполнял пьесы классика ХХ века французского композитора Оливье Мессиана. Никто не спорил, что он гений, но названия у его произведений сплошь «непроходные», глубоко религиозные: Двадцать взглядов на Младенца Иисуса», «Рождество Господне», «Образы Слова Аминь» и.т.д. Я получал за него шишки, но играл – еще при Брежневе. Исполнял и музыку своих современников, сибирских композиторов Юрия Ащепкова, Андрея Пономарёва, Сергея Кравцова, Олега Иванова, включая самого Екимовского. И до сих пор рад, что ничего не испугался, играл так, как хотел жить. А теперь живу так, как играл в юности. Свободно.
WPBuild.Ru