Златоокий Волк* и Окунь

В Новосибирске завершился российский концертный тур «Опера. Джаз. Классика» народной артистки России Хиблы Герзмава и трио Якова Окуня. Столичные знаменитости собрали полный зал им. Каца, многие пришли с цветами. Корреспондент «Континента Сибирь» АНТОН ВЕСЕЛОВ, который уверен, что важнейшим из искусств является джаз, расспросил пианиста и аранжировщика ЯКОВА ОКУНЯ о проекте оперной дивы и его роли в нем.

— Вы сказали, что вся программа родилась из народной абхазской песни «Песня о скале». На мой вкус, это один из самых сильных номеров в программе, наравне с «Добрым жуком». Но, в отличие от джазового инструментала, песни имели двойную природу — ваши аранжировки и соло (чего стоит соло контрабасиста Макара Новикова в «Жуке») и совершенно академический вокал. Так было задумано — придать авторскую современную форму классическим произведениям, не препарируя голос? Или Хибла, любящая джаз, пробовала, но не смогла сменить манеру, «засыпать синкопами»?

— Для меня вся ценность этой программы в том, что каждый из нас остается в ней «самим собой»: Хибла очень любит джаз, но не притворяется джазовой певицей, хотя и использует разные вокальные техники внутри концерта; я очень люблю классику, но не изображаю из себя классического пианиста, хоть иногда и перестаю свинговать и начинаю играть ровно, как принято в академической среде.

Приятно, что вы назвали «Песню о скале» как бы центральным номером программы. Во-первых, она, действительно, была первой мелодией, которую мы сделали вместе, она мне этим дорога, а во-вторых, в исполнении Хиблы, родившейся и выросшей в Абхазии, она звучит так мощно, так кристально чисто и торжественно, что я, сидя за роялем, сам каждый раз заслушиваюсь. «Добрый жук» Антонио Спадавеккиа — да, очень выразительный, и мне так кажется! В нем есть пафос детской песенки. Макар Новиков, например, «схватил» этот характер в последних трех концертах только. Пофантазировал на досуге и придумал, что жук должен жужжать — взял смычок и «прожужжал». А я на первых концертах «давил жука» в самом конце пьесы, нажимая ладонью «грязные», самые нижние ноты клавиатуры… Ребята поняли сразу, засмеялись. Поняла ли публика?

— В зале, как я заметил, сошлись две неравные армии: большая часть пришла на «Хиблу с какой-то ритм-группой», остальные — на «трио Окуня с певицей». Вас не обидело, что на многих афишах вы значились лишь в качестве аккомпаниатора Хиблы?

— Что вы, конечно, не обидело! Ведь в этом концерте я и есть «аккомпаниатор Хиблы», что для меня большая честь! Все, что я делаю для этой программы, для Хиблы, оценено по достоинству внутри ансамбля моими партнерами и самой Хиблой, мне этого более чем достаточно! У каждого своя роль: Хибла — лицо программы, «представляет» ее своим чудным голосом и, конечно, своей женской красотой, обаянием, привлекательностью… Моя же роль в том, чтобы придумать, как должен звучать тот или иной номер, я слежу на сцене за темпами, нюансами, выступаю как бы в роли дирижера. Хибла называет меня «маэстро», но мне больше нравится «мастер-концертмейстер». (Улыбается.)
Хибла внутри концерта неоднократно представляет меня, тепло благодарит — так что я ни в коей мере не обделен вниманием, поверьте!

— Некоторые зрители недоумевали, что за репертуар себе подобрала Хибла, пренебрежительно намекая на «легковесные» эвергрины и особенно — на советскую киноэстраду. В джазе танцевальные мелодии часто открываются с неожиданной стороны, становятся великими мелодическими явлениями целых поколений. Наверняка у вас свое восприятие всех этих элементов музыкального вдохновения?

— Я не во всех концертах это говорю, но теперь, после вашего наблюдения, пожалуй, буду произносить во всех: «…а сейчас вы услышите замечательную советскую мелодию «Старый клен» Александры Николаевны Пахмутовой, которую я очень люблю, и знаете, почему? Потому что она своей природой «произрастает» из русской мелодической традиции Алябьева, Глинки… и именно ею мы откроем ту часть нашей программы, в которой будут звучать романсы Чайковского, Рахманинова и Мясковского». Понимаете, все это для нас — хорошая музыка. Жаль, если она не кажется таковой кому-то из пришедших на концерт. Сам я — незашоренный слушатель, не тот, для кого любая ария априори — «дело серьезное», а любая песня априори — «дело несерьезное». Хорошо бы, чтобы в зале было таких побольше — тех, кто всегда слышит «музыку». Вне жанровой принадлежности.

Я очень благодарен Хибле за то, что она столкнула меня с лаврового дивана «столичного джазмена»

К нам в Москве, на наши первые с Хиблой концерты, приходили джазовые «аксакалы»: Михаил Моисеевич Окунь (мой папа), Игорь Васильевич Кантюков, Юрий Николаевич Чугунов… Это мастера своего дела высшей пробы! А какие критиканы, вы бы знали — туши свет! (Смеется.) Так вот, для меня лучшей похвалой от них, людей, игравших у Утесова, Лундстрема, аккомпанировавших Шульженко, Гурченко, было услышать, что «это превосходный эстрадный концерт!». Концерты, которые помнят они, как было раньше: выходит Уланова, потом Козловский, потом Бернес… И это не движение номеров от «высокого» к «низкому». А движение «вширь» — и все по-своему хорошо, и все по-своему интересно!

Вот и у нас с Хиблой — музыкальный концерт, в котором соседствуют и абсолютно серьезные, до чопорности, номера Генделя и Баха, и «легкомысленные», типа Ti voglio tanto bene или «Букет цветов из Ниццы». Но все это пропущено через наши мозги, голос Хиблы и мои руки.

— Кто отбирал пьесы? Принимая решение, учитывалась в первую очередь «джазопригодность» или вокальная ясность?

— Все номера в нашей программе — из репертуара Хиблы. Отбираю я, «но это не точно» (Яков — самый лучистый джазмен, он постоянно улыбается. — А. В.), так как есть номера, которые я делать не хотел, но, проявив упрямство ремесленника, сделал. И они звучат так, как я задумал. Это касается Casta Diva Беллини, например, или Panis Angelicus Франка. Мне нравится решать поставленные задачи. Сейчас я и вовсе думаю, что все, что я более или менее приличного сделал, все было сделано по заказу моих друзей или партнеров по сцене. И я очень благодарен Хибле за то, что она столкнула меня с лаврового дивана «столичного джазмена» — я столько нового для себя открыл! И в ремесленном, и в художественном плане!

— В какой-то момент мне показалось, что обладатели звезд Мишлена решили всех удивить и, не снижая требования к содержанию, упростили форму, приготовили гамбургер, одна часть булочки которого — итальянская классика, другая — узнаваемые мелодии кино, котлета — несколько по-настоящему сильных новоявленно-джазовых пьес и в качестве соуса — Summertime, которая везде уместна. Как вы относитесь к такого рода допущениям — когда джаз звучит для рафинированной публики, зачастую заплатившей за билеты только за свидание со звездой, исполняющей академические арии?

— Ну, ведь это ваше личное впечатление, Антон… Уверен, что сидящий с вами в соседнем кресле слушатель распределил роли «котлет и булочек» совершенно иначе. Я уже ответил выше, что не вижу ничего плохого в том, что мы играем «эстрадный концерт» в превосходной степени понимания этого значения. Я знаю точно, что мой тесть, подполковник в отставке, любящий музыку, сам играющий на рояле, был бы в восторге от такого концерта. Что же касается «снобствующих» зрителей (зачастую просто невежд): мы, конечно, всем рады, но позвольте нам самим выбирать, кому служить — музыке, своим соображениям или расхожему мнению «осведомленного большинства» (Яков все еще в хорошем расположении духа. — А. В.).

— В таком же звездном качестве, как Хиблу, этот зал принимал, скажем, Игорь Бутмана, который многим скорее был известен по интервью или танцевальному шоу по ТВ, чем по джазовым или роковым записям…

— Хиблу Герзмаву знают не по ее выступлению на закрытии Олимпиады или участию в популярных телепрограммах (хотя я ни в коей мере не умаляю возможностей телевизионного вещания в молниеносном распространении известности), ее знают и любят за несравненной красоты голос, слышать который хотят слушатели во всем мире — просто посмотрите на ее гастрольный график!

Фото — Ира Полярная

— Я сейчас не об этом! Мне кажется, вы с вашим безупречным стилем, красивым голосом, уютным сосуществованием и в классике, и в джазе тоже могли бы стать поп-героем, приручая публику природным (семейным) обаянием, талантом и тактом, а потом рекрутируя ее лучших представителей в воинов джаза (Теперь уже и я улыбаюсь. — А. В.). Вам претит такой путь?

— Помните, в фильме «Вокзал для двоих», в сцене объяснения с героем Басилашвили героиня Людмилы Марковны говорит: «Знаете, мне таких слов еще никто никогда не говорил…» (Яков улыбается мне и, кажется, всему миру! — А. В.) Спасибо, конечно, на добром слове, но ничего подобного тому, что вы сейчас сказали, за мной, как мне кажется, замечено не было. Меня один мой дорогой коллега, напротив, зовет Якорь Металлыч — за непримиримость нрава и резкость суждений… А вот рекрутировать лет на 25 в «ряды джаза» я бы не отказался — только не слушателей (те и сами подтянутся), а музыкантов. И чем талантливей, самоотверженней и не ленивей они будут, тем наше «воинство» крепче!

— Нужно ли вообще расширять джазовые круги — по вашему мнению, лидера отечественной джазовой сцены?

— Выходит, что мы именно этим и занимаемся, сами того не желая. Одна девушка написала мне после нашего концерта (с подкупающей степенью откровенности, я бы на такую сам не решился): «Я не знаток оперы и не ценитель джаза, но теперь я буду первая в очереди за билетами!» Я не знаю, куда она пойдет в следующий раз — на оперу или на джаз, — но то, что все ее существо безотчетно отозвалось на звуки музыки, которые она услышала на нашем концерте, мне было узнать очень радостно.

— Вы очень активны в сетях, много гастролируете, преподаете — этот «трудовой запой» должен хоть чему-то мешать. Кажется, у вас мало собственных записей?

— В действительности — никакого «трудового запоя», так — «бытовое пьянство» (Это Яков шутит. — А. В.). В сети я обычно анонсирую джем-сейшны, которые веду уже седьмой год, каждый вторник, в моем любимом московском клубе «Эссе», и у них хорошая репутация — и в среде столичных музыкантов, и среди заезжих. Преподаю в детской музыкальной школе им. Гершвина, даю мастер-классы. Гастролирую нечасто — 2–3 раза в год. Перестал это любить. Хотя если меня действительно «хотят», то я еду играть с удовольствием.
С пластинками все просто: я не выпускал еще пластинок за свой счет, не дожил, видно, до такого к себе «внимательного отношения» (Не подумайте плохого, это снова шутка! — А. В.). А выпустил только две пластинки, оплаченные фирмами, заинтересовавшимися моей игрой: одна в Японии, а другая — в Америке.

— После пластинки New York Encounter на Criss Cross вы не планировали сделать карьеру на Западе, как Пономарев или Сипягин?

— Уехать не хотел никогда. Я для этого слишком ленив. И слишком люблю Москву, в которой живет сейчас уже шестое поколение моей семьи. Единственная причина, по которой я хотел когда-то оказаться в Штатах (гипотетически), — поиграть с теми немногочисленными, живыми еще стариками, на чьей музыке я вырос, чьи вкусовые и эстетические пристрастия мне близки… И знаете, так получилось, что я смог это сделать, «не вставая с дивана»: я, слава Богу, имел и имею возможность приглашать музыкантов, которых ценю, из любой точки планеты к себе в Москву, и страшно рад, что для того, чтобы познакомиться с ними, мне не пришлось никуда ехать. И с Сашей Сипягиным, и с Валерой Пономаревым мы в прекрасных отношениях, к слову…

— Вы как относитесь к представителям джазовой эмиграции?

— К любого типа эмиграции отношусь с позиции абсолютно оседлого человека — волнуюсь за тех, кто уехал (В каждой шутке, как известно… — А. В.).

— Вас знают в Штатах?

— Меня лично знают те, кого я люблю, в основном «старики», с которыми мне легко и приятно и играть, и общаться. Знает ли обо мне «американская джазовая общественность»? Думаю, что нет. Ну, за исключением того длинного списка музыкантов, которые приезжали в Россию по моему приглашению. Видите ли, «русский джазовый пианист» по законам рынка — не вполне экспортный «товар» (Он улыбается, но веселого тут мало. — А. В.). Много вы видели американских академических балерин, танцующих в наших театрах? Ну, вот о том и речь… Другое дело, «русский классический пианист» — они на Западе нарасхват. Но все это не помешало тому, что я играл уже в 18 странах мира (я специально посчитал), но реальность такова, что никакой «мировой известности» джазмен из России получить не может. Ну, если ты не Яша Гершвин, конечно. Но мне приятно, когда мне пишут из Айовы, например, совсем уж, казалось бы, глубинки, приглашая приехать с концертом или прося прислать мою запись, чтобы поставить ее на местном джазовом радио.

Я шучу всегда, что я «уж точно лучший пианист в своей квартире». И то потому, что живу с женой, которая не играет

— Ваши близкие считают вас звездой? Что такое в России — джазовый топовый артист? Это гарантия статуса и заработка?

— Конечно! Так и говорят: «Эй, звезда, вынеси мусор, пожалуйста!» Я шучу всегда, что я «уж точно лучший пианист в своей квартире». И то потому, что живу с женой, которая не играет. А жил бы с папой — и того не смог бы сказать. Потому что он, по моему скромному мнению, — лучший русский джазовый пианист за прошедшие полвека. Ну, вы поняли, у меня в семье «со звездами» сурово дело обстоит (Прослезившись, он улыбается. — А. В.).

Что такое топовый джазовый артист в России? Я не знаю. У нас не принято говорить ни о статусах, ни о деньгах в приличных компаниях. Только о правильных и неправильных интервалах и ритмах. Но я могу для вас узнать, если это необходимо (Это точно шутка, но высказана была очень даже серьезно. — А. В.).

— Хибла показалась мне (даже издалека) очень хорошей, ласковой и яркой женщиной. Как вы с ней совпали? Как вообще в вашей жизни случаются творческие союзы?

— Вам не показалось, так оно и есть — Хибла чудесная совершенно! Подруженька моя, «товарищ Голос», как я ее зову. У нас с ней любопытная, дурацкая история знакомства, над которой мы теперь с удовольствием смеемся, вспоминая. Летел я как-то в Западную Сибирь, год точно не вспомню, но в прошлом, теперь уже, веке — точно. Рейс ночной, хотелось вздремнуть в самолете, чем я и занялся… но безуспешно: передо мной разместились две хорошенькие девушки, которые положили свои шубки в багажный короб над моей головой. Девушкам казалось, что их шубкам там «неудобно», и одна из них несколько раз вставала, чтобы проверить, «не тесно ли в новой норке их соболям» (Он говорит это с ласковым прищуром. — А. В.). Хлопая при этом дверцей этого самого багажного отсека у меня над головой. Не нарочно, разумеется. В результате, когда одна из красавиц в очередной раз встала и протянула свою изящную ручку к чертовому коробу, я довольно недовольно «предложил» положить «всех соболей и норок» на свободное сиденье рядом с собой. Они незамедлительно воспользовались моим непрошеным советом и свалили шубы разве что мне не на голову (Он смеется так, как веселятся рассказчики, привыкшие к успеху истории. — А. В.). При этом одна из них, слышу, говорит: «Противный мужик какой-то, чего пристал, познакомиться пытается, не иначе». Так я и уснул в благоухающих мехах… чего еще желать? Дорога-то в Сибирь!

Проснулся я, когда они уже выпорхнули. Взял вещи и пошел, только ручная кладь, ждать ничего не нужно… вошел в аэропорт и быстро нашел встречающего… ребята-музыканты где-то были рядом тоже… Спрашиваю встречающего, который стоит как вкопанный: «Пойдемте в машину?» Он отвечает: «Ждем еще артистов». — «Есть еще какие-то артисты, — говорю, — кроме нас?» — «Да, — говорит. — Вот и они!» — и показывает мне на приближающихся к нам хозяек шуб. Представляет их мне: «Катя Ганелина, пианистка. Хибла Герзмава, сопрано». Я опешил и говорю: «Правда? Хибла Герзмава?! Так мне про вас папа говорил! Что вы замечательно поете! Что чудный тембр у вас! И вы, вроде, «Чайник» (конкурс им. П. И. Чайковского) выиграли…»
Уже на следующий день мы болтали в кафе за завтраком, хохотали, Хибла с Катюшей пришли на наш концерт, мы ходили на их… и так несколько дней прекрасного, веселого общения…

А что касается «творческих союзов»… Между «хорошим человеком» и «высоким профессионалом» я всегда выберу второе. Но, к счастью, жизнь моя в профессии складывается таким образом, что выбирать почти никогда не приходится: большинство моих партнеров по сцене оказываются замечательно порядочными и остроумными людьми.


* Златоокая — перевод с абхазского имени Хибла.
* Волк — перевод с абхазского фамилии Герзмава.

Редакция «КС» открыта для ваших новостей. Присылайте свои сообщения в любое время на почту news@ksonline.ru или через нашу группу в социальной сети «ВКонтакте».
Подписывайтесь на канал «Континент Сибирь» в Telegram, чтобы первыми узнавать о ключевых событиях в деловых и властных кругах региона.
Нашли ошибку в тексте? Выделите ее и нажмите Ctrl + Enter

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ