Власть образования и инноваций

ВЛАДИМИР НИКОНОВ сделал карьеру в комсомоле. Потом в партии. Был в составе руководства на авиационном заводе им. В. П. Чкалова, работал на руководящих должностях в областном правительстве. Возглавлял региональный АИР и продолжает управлять Технопарком новосибирского Академгородка. На встрече проекта «Люди как книги» в областной библиотеке экс-чиновник оценил в рублях некоторые новосибирские разработки и назвал болевые точки высшей школы.

— Владимир Алексеевич, мы встретились с вами в канун столетнего юбилея комсомола. Большая часть вашей профессиональной деятельности связана с комсомолом и партией. Что вы переживали на рубеже эпох, в 1991 году, когда поняли, что история отменяет ваши карьерные устремления, опыт и связи, а страна поворачивается другим, непредсказуемым бортом?

— Не чувствовал растерянности, это точно. Перемены, которые потом назвали перестройкой, показались мне интересными. Да и не планировал я восхождения по карьерной лестнице: все назначения происходили как-то сами собой, мне доверяли — я соответствовал…

— И не приходилось сталкиваться с обвинениями в принадлежности к номенклатурному классу?

— Антон, я отдавал себе отчет, что напрямую отношусь к этому, пардон, клану…

— Привилегированному!

— Это дискуссионный вопрос. Привилегия работать по 14 часов в день — вот она точно была. Разберитесь, что нам полагалось за привилегии, и сравните с теми, которые имеют те, кто сам себя сегодня называет элитой! Я спокойно отношусь к тому, что меня причисляли к номенклатурным работникам, но сам я просто исполнял работу, которую мне поручили комсомольские или партийные руководители. Помню, как-то приехал в Москву, выхожу из здания, а там девочка с телекамерой: «Как вы относитесь к чиновникам?» Я ей честно ответил: «Непосредственно». Она, смутившись: «А вы там на каком уровне?» «Если считать от губернатора — на третьем», — я тогда уже работал в правительстве. Чиновник — это всего лишь профессиональная деятельность. Эмоциональная окраска — другое дело. Можно исполнять административные функции и не нести на себе тяжесть «народного гнева», поверьте. Вот сейчас вспомнился такой эпизод: работая министром образования и науки, днем не успевал ответить на письма, оставался для этого вечером. Министру много пишут. В школе не так — ребенка обидели, в садик не могут попасть, за аттестацию переживают. Я всегда читал сам. И звонил, если обратившийся оставил номер. Это, конечно, часто воспринималось как прикол — звонит какой-то человек и представляется министром. Но ведь только так — в диалоге — легче всего решить проблему, понять чаяния. Я могу, конечно, поручить своему сотруднику этот труд, но люди на местах ждут личного вмешательства власти, помощи или хотя бы объяснения, почему их желания невозможно реализовать. И если бы такие объяснения за мое решение исходили от помощника, они имели бы другую ценность. Мне важно было проявить не только понимание процессов, но и уважение. Конечно, и меня ругали, в том числе за «классовость». Я близких в такие минуты всегда успокаивал: это все элементы профессионального риска. Раз вы согласились быть чиновником — будьте добры спокойно воспринимать критику. Наверное, у людей есть какие-то основания так говорить. Но это ничего не отменяет в вашей работе — взваливайте на себя новую ответственность и делайте, что должно.

— Важный момент — вы встретили новое время уже не на партийной работе, а заместителем директора новосибирского крупнейшего завода!

— Да, многие партийные работники оказались в тяжелом положении. Гром разразился над их головами. Партию поставили вне закона. И многие люди, которых я очень уважал как партийных организаторов, «правильных» коммунистов, получили «волчий билет» — на работу не могли устроиться… Я в то время уже был в руководстве завода. Причем руководить тогдашней команде пришлось в трудных условиях. В конце 1990-го знали наверняка, что завод получит госзаказ — как сейчас это называется. А через несколько дней, в первый рабочий день 1991 года узнали, что нам сняли программу. За плечами 16 тыс. человек. Как быть?! Даже остановить завод нельзя — это тоже потребует расходов. Команда заводского руководства решила эту задачу. Причем как бы заводчане не были раздражены, их гнев никогда не разворачивался к руководству завода. Даже в 1997 году, когда задолженность перед коллективом по зарплате составляла 18 месяцев! Понемногу платили, помогали продуктами. Начали коллектив терять. Иногда даже я сам советовал представителям династий снизить риски — уйти на другое производство. Для человека, который всю жизнь проработал на авиационном заводе, это было и оскорблением — он чувствовал себя немного предателем по отношению к тем, кто остался, и невероятным риском — а вдруг за стенами завода ничего не получится?! Хотя, конечно, специалисты с такими компетенциями нужны были повсюду.

— Новосибирску повезло с высокой концентрацией инженерных кадров. Три больших этапа вашей жизни — министра, директора АИР и гендиректора Академпарка — тоже реализованы с помощью тех, кто способен перепаять мир. Нашим инноваторам и деятелям фундаментальной науки — как магистралям — не хватает «развязок», мощного гуманитарного и технологического бэкграунда. Такие связи «на совести» системы образования. А ее активно ругают. У вас теперь руки развязаны — вы можете сказать правду о средней и высшей школе?

Пост министра науки и образования — самое неожиданное мое карьерное передвижение. Я еще мог себя помыслить министром промышленности. Но Виктор Александрович Толоконский в один прекрасный момент мне, руководителю департамента транспорта, связи и дорожного хозяйства, предложил стать заместителем, возглавить экономическое направление. Я согласился, но посвоевольничал. Толоконский рассчитывал на появление штаба развития области, и я предложил «переиначить» департамент экономики в департамент стратегического управления и планирования. Экономикой ведь у нас все департаменты занимаются. И несколько лет департаментом стратегического управления и планирования руководил. А когда встал вопрос о создании правительства и министерств, губернатор предложил мне возглавить министерство науки, образования и — потом я сам дописал — инновационной политики. Я его спросил, конечно: «Почему я? В школе ни дня не работал. Я не преподавал в вузе, не работал в науке…» А Виктор Александрович ответил: «Ты же занимался стратегическим управлением — так это и есть самое стратегическое направление».

— Ваше назначение наделало много шума в образовательной среде!

— Но это быстро ушло. С директорами школ я быстро нашел общий язык. Я считаю, что образование начинается, когда за школьным учителем закрывается дверь класса, когда он один на один с учениками, там нет ни директора, ни тем более министра. И вот если мы правильно учили педагога и обеспечили его всем необходимым — он будет профессионально обучать. Не надо корчить из министра или директора учителя учителей, это глупо. Задача директора — собрать достойный коллектив, создать достойные условия труда. И все! Собрать, обеспечить, мотивировать. А министру — создать условия для уверенной работы системы, чтобы у нее была возможность развиваться… Денег, конечно, всегда не хватает. Но нам даже в те сложные годы удалось удержать материально-техническую базу. Начали мы с проекта «Школьное окно». Небольшими деньгами развернули этот проект, и в школах стало теплее. Начался проект «Образование» — и мы свою роль увидели в том, чтобы правильно управлять этими средствами. Еще раз: министр, директор — они управляют не людьми, а ресурсами! И мы старались на эти ресурсы развивать школы и детские сады. Скажем, еще до разговоров о необходимости строить новые садики запустили свою программу. Посчитали строительство — деньги на 2 тыс. мест иссякли. Я все это забраковал. Мы пошли от потребности, спрогнозировали рост, написали программу. Получилось 29 тыс. мест на пять лет вперед. Требовалось 10 млрд рублей. Запредельная сумма. И мы понимали, что нам не дадут. Тогда мы заложили половину — с учетом, что вторую привлечем от бизнеса. В первый год нам дали 567 млн рублей. И на эти деньги нам удалось создать 7,5 тыс. дополнительных мест в садах!

— Я понимаю, что вы «крепкий хозяйственник», но давайте перейдем к смыслам. Школьное образование теперь ругают не за бытовые условия, а за отсутствие идеологии!

— Воспитание, одна из важнейших задач, из школы неоправданно ушло… Но, возможно, так же неоправданно его пытаться вернуть назад. В Советском Союзе воспитание считалось государственной задачей, поэтому государственная организация занималась этим на полных основаниях. А сейчас каждый родитель «имеет свою идеологию». И не факт, что он согласится с идеологией учителя, которая тоже может быть любой. Воспитанием занимаются родители, а учителя им только помогают. На этом пути самое страшное — вбить клин, поссорить ребенка с родителями.

— А сама технология получения знаний, полцарства за ЕГЭ?

— У меня отношение к ЕГЭ вполне государственное. Я помню, во что в 90-х превратилась процедура поступления в вузы. Обязательные репетиторы, деньги, связи… А приводило это все к тому, что много способных ребят вообще отсекались от высшего звена, и почти все теряли шансы поступить в вуз другого города, а тем более, скажем, в московские университеты. Чтобы прекратить эту порочную практику, чиновники решили обезличить экзамены, что логично привело к государственной аттестации. И вот это торпедирование ЕГЭ во многом подогревалось, как мне кажется, теми, кто хотел вернуть сложившуюся систему со всеми своими утраченными выгодами. Вы легко справитесь с аттестацией, если были мотивированным учеником. Я намеренно не говорю «хорошим» — мотивированным быть важнее. И тут многое зависит от семьи, от учителей начальной школы, которые должны дать привычку получать знания и инструментарий.

— В высшей школе новая напасть — не все приобретенные специальности и даже целые направления проходят аттестации. А педагоги жалуются на слабую школьную подготовку…

— С высшей школой у меня сложные отношения. В том смысле, что на территории Новосибирской области это ведь федеральные функции. Ни один ректор не подчиняется местным министрам. Максимум, что я мог им предложить — партнерство. Рычагов влияния на вузы у региона не так много. Конечно, на своем министерском посту я сразу столкнулся с жалобой, что, дескать, плохо научили в школе, а нам теперь разгребать. Начал размышлять — странно, вроде основательно готовим, спецклассы создаем. А потом все понял. Когда я поступал, конкурс был 3–10 человек на место, да и тотального поступления никто не ждал. В советское время мест в вузах было в два раза меньше, а выпускников в два раза больше. Так что чисто арифметически сегодня конкурс объективно в четыре раза ниже. Количество подменяет качество — берут почти всех. Это страшная вещь, потому что в тяжелом положении оказались преподаватели. Одно дело, когда вы читаете лекции в аудитории, где 70% готовы воспринимать информацию и усваивать материал. Сложность программ подстроена под хорошо подготовленную аудиторию. А тут вам или приходится общаться только с лучшими студентами или, борясь за массовое участие, переводить лекцию на упрощенную подачу.

Еще одна трудность высшей школы — нехватка промышленных кураторов. Раньше заказчиками кадров выступали целые отрасли. Они работали с вузами. Я заканчивал специализированный авиационный вуз и помню, насколько тесные были эти связи. А потом стали готовить «вообще», не для кого-то конкретно. Конечно, я утрирую, сейчас ситуацию стараются выправлять. Здорово, что в вузах начали обучать проектной деятельности. По своей работе в Академпарке я вижу, насколько это полезно. Мы и школу стартапов «А:СТАРТ» проводим в Технопарке, чтобы научить ребят выстраивать свой проект. Новосибирцы богаты на идеи!

Редакция «КС» открыта для ваших новостей. Присылайте свои сообщения в любое время на почту news@ksonline.ru или через нашу группу в социальной сети «ВКонтакте».
Подписывайтесь на канал «Континент Сибирь» в Telegram, чтобы первыми узнавать о ключевых событиях в деловых и властных кругах региона.
Нашли ошибку в тексте? Выделите ее и нажмите Ctrl + Enter

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ