История поиска

«Это все, что останется после вас», — уверена нейросеть в спектакле «Пыль» Михаила Патласова. Его эскиз показали на торжественном собрании в ГПНТБ СО РАН в честь столетия библиотеки.

История поиска? После меня — точно. Только у меня поиск невербальный. Я нащупываю свое настоящее и прошлое через цепь человеков. Так в роговом оркестре каждый музыкант исполняет всего-то по одному тону в сложной партитуре, стремглав бросается к своему рожку и филигранно, слаженно выдувает микросекундную партию. Только кажется, что встречных-поперечных у меня через край. Жизнь — произведение сложное, с триолями, аккордами, головокружительными глиссандо. Я лишь провоцирую, «танцуют меня» другие. Самое время вспомнить поговорку «скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Кто я — быстро не скажешь, в моих ролях тысячи, спасибо корреспондентской суете. «Меня генерирует нейросеть, а губит пыль», совсем как в спектакле.

Пыль забвения, пыль расставания, пыль прекращения. Это когда вчера еще дышать не мог без дорогого человека, а теперь при упоминании о нем чихаешь. Редко бывает, да и временная эта аллергия. Но доходит до отека Квинке. Пылит еще информационный фон, забивает поры, доводит до гипоксии. Хочется на воздух, в тишину… Собирают весь этот микроскопический прах ненужные вещи, чужие, вмешивающиеся в повседневность люди, борозды потерь, которые давно пора разровнять. «За день вы вдохнули более трех миллиардов пылинок, это 1–2 столовые ложки пыли, — размеренно говорит компьютер. — Избавиться от пыли невозможно. Нужно просто расслабиться и принять ее, расслабиться и принять…»

Отринуть суету. Съежиться в асане, поехать в ашрам, презреть плоть, утонуть в голодании и аскезе. «Площадь кожи взрослого достигает 1,5–2,3 метра квадратных, — речитативит нейросеть. — Полтора-два метра массивного рецептивного поля боли давления и температуры. Мертвые клетки поля боли становятся пылью». Они ведь не восстанавливаются. Говорят «мой багаж», имея в виду полезные навыки, значимый опыт, которым стоит козырять, а ведь забывают, что багажа-то два. В каждой руке по ноше. В одной — впечатления, пароли, явки. А в другой — пыль.

«Пыль — это прах от праха и частицы, ибо прах ты, и в прах возвратишься… И в прах обращаешь меня? И были гонимы, как прах по горам от ветра… — не унимается суперразум. — Слово «прах» упоминается в Библии 35 раз». И сотни упоминаний в суете дня. Даже если иносказательно. Пробка — пыль, дорожный скандал — пыль, случайная измена — пыль, усталость от родительской многословности — пыль. Как ее отринуть, забыть, обтрясти, выхлопать? У каждого свой рецепт. Авторы спектакля — недаром ведь он историографический, с «привязкой» к местности — вспоминают Крячкова, «дирижера» нашего города. Дескать, главный цвет города — серый — появился благодаря ему. Говорят, именно Крячков предложил бороться с пылью оригинальным способом — выкрасить все здания в серый цвет, чтобы не приходилось перекрашивать их каждый год.

Так поступают жители Сети. Чтобы сохранить непорочность носогубного треугольника — эмодзи и черный список, чтобы спастись от чуждой идеологии — выбрать политику невмешательства, чтобы дистанцироваться от спорного искусства — котики. Только иногда в этих заповедных местах, сборниках пыли, оказываются артефакты, которые, как ключи в компьютерной игре, позволяют двигаться в следующие комнаты. Отвергаешь пыль — остаешься в стартовой. Скучаешь, мнешься. Срываешься, пылишь, жалеешь… Ищешь помощи у великих через Интернет. А в конечном случае запрашиваешь мнение цифровой Вселенной. Она лучше знает, кто из звезд как с другой звездою говорил, и готова переплавить все цитаты мира в одну удобоваримую, которая намекнула бы тому, от которого теперь душно, как ваше расставание повлияло на объем твоих легких. «А это интересный вопрос: кто такой человек, если наш интеллект — больше не эксклюзивная функция?» — задается вопросом актер «Старого дома» Тимофей Мамлин, который, как и другие актеры, исполняет роль актера театра «Старый дом».

Они невероятные — наши любимые Василий Байтингер или Лариса Чернобаева. Глядя на них из зрительного зала, думаешь, что они по-настоящему живут только на сцене. Ведь трудно после таких рвущих на части страстей, королев и нищих, великих героев прошлого и проходимцев будущего что-то сравнимое предложить в реальности. А ведь в театре только 36 сюжетов. «Вы думаете, что в жизни их больше?» — риторически спрашивает нейросеть.

«В жизни каждый сюжет — уникален», — хочется ему ответить. Неповторимая свежесть этого первого согласия, неловкий обмен кольцами, описанная первенцем рубашка… «Госпошлина на регистрацию брака равна 350 рублям, — тренирует цинизм нейросеть. — Госпошлина на развод равна 650 рублям. Среднестатистический житель Новосибирска со средним доходом может позволить себе выйти замуж или жениться 40 раз на одну зарплату». И ты ведь уже пробовал это. Жениться, разводиться, и так…

«Когда вы мечтали последний раз? Просто мечтали. У человечества часто нет времени на это», — компьютер больше не обвиняет, он тоскует о достойном его, абсолютного помощника, хозяине, о настоящем человеке, о котором совсем недавно писали повести. «За день вы сделали 1000 вдохов, которых никто не заметил. Вдохните так, чтобы вас было слышно». Слушаюсь. Повинуюсь.