Банкрот, да не тот

Осенью 2016-го, затем и летом 2017 года российское правительство приняло ряд поправок к федеральному закону о банкротстве. Ожиданий сторонников либерализации законодательства эти поправки, мягко говоря, не оправдали. Вместо инструмента оздоровления предприятия-банкрота, ради чего собственно и затевалась реформа еще по инициативе тогдашнего президента РФ Дмитрия Медведева, российские законотворцы, что называется, потуже закрутили гайки. Год спустя эксперты говорят о том, что новое прочтение закона дает больше прав кредиторам, вплоть до претензий на личное имущество руководителей разорившихся компаний. Чего же ждать от новых банкротств — громких судебных процессов или историй с исчезновениями должников, разбирался «КС».

В разгар еще первого большого кризиса 2009 года вновь избранный тогда президент России Дмитрий Медведев, комментируя экономическую ситуацию на площадках Петербургского форума, рассказал о своем видении темы банкротства. «Цель заключается не в том, чтобы как можно быстрее наложить секвестр, распродать предприятие по кускам, а трудовой коллектив выставить за ворота. Главная цель — это санация, оздоровление предприятия. Надо делать так, чтобы прежде всего речь шла о санационных процедурах. А в действующем законе механизмы оздоровления предприятий практически не работают», — отметил Медведев.

Главная цель — это санация, оздоровление предприятия.

Примерно в том же ключе в разное время говорили и наиболее авторитетные отечественные экономисты. Работа над поправками к закону о банкротстве продолжалась несколько лет. Однако по итогам законодательство стало в еще большей степени консервативным, будучи разбалансированным в пользу кредиторов, для которых открылась возможность требовать с должника сверх уставного капитала предприятия. Причем не только с формального руководителя или собственника, но и фактически с любого человека, если удастся доказать его причастность к управлению компанией-банкротом и его роль в принятии ключевых финансовых решений.

«ФЗ–488, вступивший в силу 1 января 2017 года, ввел понятие субсидиарной, то есть персональной ответственности должностных лиц, — поясняет руководитель юридической компании «Гриаста» Григорий Асташов. — Таким образом, руководитель предприятия банкрота теперь отвечает перед кредиторами своим личным имуществом, если, конечно, ему не удалось доказать, что он действовал по поручению собственника. Кроме того, если руководитель или собственник предприятия-банкрота одновременно проходит процедуру личного банкротства, то долги, относящиеся к его субсидиарной ответственности, не подлежат списанию. Он так или иначе будет обязан вернуть средства кредиторам».

Но это еще не все. По ряду отраслей сам процесс банкротства стала проще. Очередные поправки вступили в силу с 1 января 2018 года в строительной отрасли, где кредиторами в последние годы чаще всего оказывались не банки и корпорации, а участники долевого строительства. Теперь застройщик имеет право уходить сразу в конкурсное производство, минуя процедуру наблюдения и все прочие предшествующие процедуры. Сделано это для того, чтобы как можно скорее найти средства на достройку жилья или вернуть деньги дольщикам. При этом дальнейшая судьба самой строительной компании, равно как и ее сотрудников, уже никого не интересует.

«Сегодня закон о банкротстве — это в первую очередь инструмент защиты интереса кредиторов, — считает глава юридической компании «Ветров и партнеры» Виталий Ветров. — И ужесточение законодательства произошло прежде всего потому, что слишком многие использовали банкротство как способ уйти от ответственности. По статистике, если не ошибаюсь, размеры удовлетворенных претензий кредиторов по большинству дел находятся ниже отметки в 10%. Понятно, что эту ситуацию необходимо было исправлять. И не стоит удивляться тому, что параллельно с ужесточением закона идет и ужесточение уголовного законодательства по эпизодам, касающимся деятельности подставных фирм и прочего. Слишком негативный фон этого процесса сыграл против либерализации закона».

О том, как обновленное законодательство работает на практике, пока говорить рано, считают эксперты. Процесс банкротства юридических лиц слишком длительная процедура, для того чтобы в течение года наработать уже достаточную для анализа практику. Особенно трудно спрогнозировать поведение руководителей и собственников предприятий-банкротов, которые попадают под статью 61.11 ФЗ–223 о субсидиарной ответственности. Станут ли они добросовестно расставаться с личной собственностью или же попросту убегут от ответственности? Один из членов ассоциации арбитражных управляющих на условиях анонимности отметил в разговоре с «КС», что скорее всего убегут.

«Настоящий, реальный бенефициар всегда в тени. Поэтому наиболее существенный пункт в новой редакции закона касается как раз субсидиарной ответственности и расширенного понятия «лица, контролирующие должника», это не только органы управления, советы директоров, руководители, это вообще могут быть посторонние лица, которые формально не имеют никакого отношения к должнику. И если будет доказано, что этот гражданин каким-то образом повлиял на вывод активов или предпринял какие-то шаги, которые привели к банкротству, ему придется отвечать перед кредитором всем своим имуществом. Но вряд ли кто-то к этому готов из числа реальных акционеров. Не говоря уже о руководителях предприятий, которые зачастую просто «марионетки» в руках собственников. Не могут эти люди всерьез рассматривать для себя возможность остаться без ничего», — отмечает собеседник «КС».

Практика покажет, но многие эксперты уже сегодня говорят, что стоит ждать очередного витка законодательных реформ. Поскольку усилия власти, направленные на снижение количества фиктивных банкротств и других нарушений, связанных с прекращением деятельности юридических лиц, пока оставляют свободу для маневра для нечистых на руку бизнесменов.

«Многое изменилось, но все-таки сама процедура все еще недостаточно прозрачна, — продолжает арбитражный управляющий. — Должник создает дружественных кредиторов, кредиторы создают условия для отчуждения потенциальных предприятий-банкротов в свою пользу. Одним словом, сегодня банкротство — это бизнес. Достаточно сказать, что сегодня есть множество примеров, когда уже на стадии создания предприятия собственник начинает подготовку к его банкротству. Поэтому эта процедура, которая в другой экономической реальности могла бы сработать на пользу бизнесу, сохранить производство и рабочие места, у нас не срабатывает».

Одним словом, сегодня банкротство — это бизнес.

Любопытно, как это устроено в США, где институт банкротства многие эксперты считают таким же развитым, как и институт кредитования. Ведь именно североамериканские законы о банкротстве эксперты называли едва ли не основным ориентиром, когда шла речь о реформе отечественного законодательства. В США, как и в России, должник, как и кредитор, имеет право начать добровольную процедуру банкротства. Однако при подаче заявления кредиторами действуют определенные ограничения.

«Во-первых, в суд могут обращаться только те кредиторы, чьи требования не обеспечены залогом от должника, оформленным в соответствии с законодательством США, — поясняет аналитик «ГК ФИНАМ» Алексей Коренев. — Во-вторых, кредиторов у одного должника должно быть не менее трех с общей суммой задолженности минимум в $5000. В-третьих, кредиторы обязаны предоставить документы, подтверждающие наличие обязательств перед ними, а также невозможность их выполнения должником. В связи с тем, что процесс банкротства должника по инициативе кредитора несет в себе серьезные прямые и косвенные издержки для кредитора, 99% дел о несостоятельности подаются самим должником, с последующей ликвидацией активов. Если под определение физического лица в качестве должника попадают фермеры или владельцы небольших некоммерческих организаций, в США для таких случаев предусмотрен особый порядок рассмотрения дела, ориентированный на санацию и реорганизацию, зачастую путем ущемления интереса кредиторов».