Новосибирский график КОНСТАНТИН СКОТНИКОВ, герой проекта «Люди как книги», рассказал в ходе встречи в Областной библиотеке об анархизме, Вадиме Репине, инфантилизме и поэзии.
— Фантастический рисовальщик, способный шариковой ручкой передать полутона, создать гиперреалистичный портрет, то есть художник, владеющий ремеслом, доступным мало кому из смертных, внезапно переходит на перформанс, инсталляции и фроттаж. То есть занимается тем, что доступно абсолютно каждому. Это тогда, в 90-х, казалось неким самоотречением…
— Это была попытка переработать ту информацию, которую дала жизнь. Воспитанником школы-студии, студентом Сибстрина и потом, педагогом, я очень уж старался и, наверное, кое-чего достиг. Еще третьекурсником я написал четверостишие: «Лучше жизнь прожить педантом — пусть не хватит до конца! Скрупулезным дилетантам — будет правда образца!». Я тогда уже был загружен тем, что должен стать образцом. Спустя едва ли не 40 лет я начальству в Союзе художников так ответил на подарок — на заседании всем нам вручили Рафаэля — дескать, да, всю жизнь стремился-стремился достичь высот Рафаэля, но не дотянул… Представьте, на каждого художника, с самого детства давят эти фамилии. А потом еще поддавливают Жиль Делез и прочие. Они все поддавливают — не только старые, но и новые. Мне хотелось выскользнуть из-под этого давления, отключить контроль великих. Это, видимо, еще детско-юношеский комплекс, что выскользнуть из-под давления нужно. Грудная клетка — культиватор анархизма. Художник сам себе вынужден быть царем.
— А литературная манифестация… Почему она прорвалась вместе с потоком современного искусства? Ведь ты формулировал всегда! До конца 90-х, мне кажется, ты в меньшей степени был публичным автором текстов от первого листа, скорее, архивариус.
— Я попробую себя защитить от таких высоких дефиниций. Не скрою, я художник и в каком-то смысле дилетант. Я читал Делеза, но я не специалист в этом Делезе. Там такой темный лес… Я пытался вникнуть в ту или иную плоскость культуры. Читал я много, но в какой-то момент я с ужасом был вынужден признать, что ничего не помню. А зачем время-то ушло?! Особенно когда я тяжело заболел и был вынужден себя позиционировать как инвалид, в этот момент я понял, что ВАШИ проблемы меня не волнуют, я обособленный, сижу и читаю. «Дон Кихота», например, прочитал — то, что пропустил в юности. Как говорил Хайдеггер, большой корпус литературы по трем темам: еврейство, репрессии и современное искусство… А что касается литературы, в 1973 году начал пробовать кропать, пописывать… Как всякий молодой человек, я пытался играть на гитаре и писать стихи. Тогда, в 15–16 лет у меня еще и амбиций никаких не было, просто пробовал. И даже больше 40 лет я все держал в столе. И только в 2015 году стресс — увольнение из альма-матер — меня подтолкнул использовать в своих корыстных целях бесцельно прожитые годы. Вообще, все нужно использовать. Ты художник — это твой материал. Влюбился — используй. Бросили — тоже в дело. И радость, и горе — все это строительный материал, все отправляешь на переплавку. Правда, сделать это оказывается довольно сложно. Вопрос: как же это сделать? Помогло общение с арт-группой «Синие носы» и с ее участниками лично.
— С конца 90-х, со времен «Носов», в которых ты тоже состоял, перформансов от лица вымышленного персонажа Crispinus, как мне кажется, у тебя был период литературы и самоистязания. А в 2015 году серией наделавших много шума выставок ты вернулся в стан графиков, не отказывая себе в философствовании, теперь уже прямо на графическом листе…
— В 1993 году как-то так случилось — и естественно, и чудотворно меня приняли в члены Союза художников. Отправил работы на выставку, начальству понравилось, решили всех участников принять в СХ. И вот, получив членский билет, я подумал: вот она, свобода! Теперь будем делать то, что хотим. Кажется, теперь мне не нужно прогибаться под этот мир… К чести моих коллег они никогда не были ко мне настроены враждебно. Не превозносили, но и не хулили — соблюдали нейтралитет. И вот только три года назад, когда я открыл для себя Instagram, я понял, что такое поклонники. Супруга не любит это слово (я ведь не эстрадный певец), но я по-настоящему вижу отклик аудитории. Она у меня небольшая, но верная. Эти люди — от 50 до 150 человек — оказывают мне внимание. И ради них я пишу. Я не стадионный артист, с ужасом смотрю на футбольные страсти…
— Логично задать вопрос про «Синих носов». Группа вышла из шутливой видеосерии, но теперь, благодаря грамотному продвижению непривычных для европейцев архетипов сибирскости, брутальности и дикости, ребята вошли в высшие сферы современного искусства. Ты был с ними на старте, но потом сошел, когда до стадионов было уже рукой подать…
— С 1999-го по 2007 год я был с ними. Да и не стадионы там — число поклонников отличается в разы, а не на порядки. Арт-группа «Синие носы» была тактически точна. Продуманно и выверенно они избрали форму социализации самого искусства, самого художника и его продукта. Все мы ощущаем себя скромными парнями и толстенькими некрасивыми девочками и вообще черт-те кем мы себя ощущаем с детства. И вот ребята бодро и с энтузиазмом из этих, казалось бы, негативных самоощущений начали формировать продукт. Упаковывать маргинальность, дикость, заброшенность, некомпетентность, порочность в востребованный продукт. Изначально группы-то и не было. Ролики с «носами» сняли Зонов, Булныгин и Мизин в 1999-м, а группа появилась только в 2003-м, когда Александр Шабуров и Вячеслав Мизин приехали на триеннале современного искусства в Вильнюс и не нашли себя в списке гостиничных постояльцев. Оказалось, их записали как Blue noses. Администрация гостиницы, сама того не ведая, «приклеила» название группы. До этого времени скорее это было открытое движение без четко выверенного состава. А потом Олег Кулик пригласил группу участвовать в параллельной программе Венецианской биеннале и «хиротонисал» «Носов». Они стали завсегдатаями международных смотров современного искусства. Моя же последняя совместная с ними съемка случилась в 2007 году. Для меня это сотрудничество было полезным и в каком-то смысле неизбежным. Возвращаясь к вопросу об отходе от реализма и гиперреализма, от любых традиционных форм… Во мне самом это зрело, являлось тормозом. С одной стороны, постоянная педагогическая деятельность отгораживала меня от жизни в искусстве, а с другой стороны — традиция, которая казалась непроходимой. Традиция виделась мне невероятно длинной дистанцией… Чтобы дойти до искусства, нужно несколько жизней прожить, чтобы достичь высот Рафаэля, Репина и других наших всех…
— И все же переход этот был совершен не до конца. С одной стороны, отринул уникальный, мало кому доступный язык графики, переключившись на «идейное», не слишком ремесленное искусство, но с другой стороны, снабжал свои проекты такими культуроведческими текстами, что едва ли кто-то чувствовал себя уверенно рядом с интеллектуализмом Crispinus, то есть ты подчеркивал свою исключительность, владение тем, что другим недоступно!
— Художник, я думаю, владеет всем, чем владеет простой смертный, но и кое-чем еще. Как говорил Дмитрий Булныгин, «маленький прирост». Сделай что-нибудь и оцени — сделал ли ты «маленький прирост» или ты эпигон и просто повторяешь кого-то. А насчет словомудрия и псевдоаналитичности… Надеюсь, что было, то прошло. Некоторое время мне пришлось напрячься, настроиться, взять себя в руки, самоопределиться. Но этот период внутренней смуты, лукавого мудрствования закончился в прошлом веке. Я долго был перенапряженным, сложным ребенком, инфантилом. Из ступора вывели «Синие носы», спасла гаражная галерея White cube и другая активность 2000-х. А в 2015 году я сделал видеопроект «Иногда они возвращаются», то ли сам перед собой отшутился, то ли перед зрителем. Время от времени хочется разобраться с бесцельно прожитыми годами. Хотя, они не бесцельные, конечно, а инкубационные, многое определили. В 2016 году показал свои ролики и фотографии в SOMA (space of modern art, громкое название крошечной галерейки), что символизировало мою, так сказать, реинкарнацию. В прошлом году сделал выставку «Произнесенное и услышанное или записки маньяка-оформителя» с благословения тогдашнего куратора «Пространства АртЕль» Маяны Насыбулловой. А в этом — большую выставку «Те самые сто друзей» в «Подземке».
— Еще одна важная линия — самоирония на уровне материала. Обе упомянутые выставки сделаны на необычном материале. Основа — не шикарный холст и не строгий лист — тряпочка!
— Мифологема тут простая. Сидел художник-оформитель в советское время, писал какие-то плакаты и лозунги. Время шло, социализм заменился капитализмом или совсем уже какой-то дикостью. А ты сидишь и вынужден писать на уровне самогенерации, потому что втянулся уже. Но уже наполняя их каким-то лирическим содержанием. Хотите — верьте, хотите — нет, но я не могу не писать. Это моя сущность, это моя личность. Для меня жизнь — это поэзия. Лирические отступления, воспоминания, встречи, благословения. Вот, например, «Новосибирцы жаловались Дмитрию Александровичу Пригову, что нет у них своего ТАКОГО. Тот ответил: «У вас есть Скотников». Новосибирцы подумали: «Мало ли что он скажет… Пушкин бы так не сказал». Новосибирцы так высоко задрали планку, что будь тут хоть Приговым, хоть Пушкиным, хоть Скотниковым… У нас есть одна безотносительная высота — Вадим Репин. Есть такая высота, до которой нам, саламандрам, рептилиям, не дотянуться. Поэтому нужно спокойно отнестись к рептилоидному состоянию. И пописывать себе стишки и картинки. На эту тему у меня тоже есть размышления: «Бубню. Дорого». И телефон.
WPBuild.Ru